Горемычный Митя - [2]
Вокруг елки ходили нарядные дети, мальчики и девочки. Иван Фомич важно разносил на подносе чай. Господа кушали, разговаривали, смотрели на детей и на елку.
Митя продрог, но на сердце у него было тепло и радостно. Он хотел, было, на минуту отойти и растереть зазябшие руки, как вдруг заметил под елкой такие редкие вещи, каких никогда не видел.
Под деревом стояли дорогие игрушки! Тут были маленькие сани с тройкой лошадей. Кучер в синем кафтане и меховой шапке погонял их кнутиком. В санях сидели две смешные куклы-барыни. Позади кукол стоял на задних лапках препотешный заяц, в красной, обшитой золотом, курточке, из-под которой виден был беленький хвостик! У зайчика на мордочке очки, на голове черная шляпа, в передних лапках скрипка! Тут же виднелись медведи — большие и маленькие. Один даже лез на елку.
— Ах, страсть какая! Ведмеди! — вскрикнул Митя.
Он вытянул шею и крепко припал к стеклу.
Вдруг что-то хрустнуло, зазвенело — стекло разбилось вдребезги, шапка свалилась в комнату.
Митя бросился с балкона, поскользнулся, скатился кубарем с лестницы, попал в снег, но живо вскочил и помчался прочь во весь дух.
Митя прибежал без шапки в людскую, забрался на печку под отцовский тулуп, лег и в волненьи шептал:
— Что-то мне теперь будет!
В ушах у него стоял звон, и сердце стучало так, как будто бил молоток.
— И шапки у меня нету! — вспомнил Митя и заплакал.
Долго лежал он на печке, боясь пошевелиться. Наконец, мало-помалу стал успокаиваться и решил ждать — что будет, и невольно прислушивался к каждому звуку. В людской под полом верещал сверчок, в деревне где-то лаяла собака. На дворе было тихо. Но вот Митя услышал, загремела щеколда, хлопнула дверь. Кто-то прошел по двору, скрипя сапогами по мерзлому снегу. Снова все смолкло… Только где-то далеко звенели колокольчики или пел сверчок…
— Нельзя мне тут лежать! Найдут. Уйду! — решил Митя.
Он встал и пошел, но куда и зачем, ясно не сознавал. Он шел через деревню. Небо было ясное, морозное и уходило куда-то высоко-высоко. В церкви был свет. Слышно пение. На улице никого не было. Митя прошел уже всю улицу. Перед ним открылась снежная равнина. Вдруг из-за угла крайнего дома вышел Иван Фомич с подносом.
— Ты чего здесь? — закричал он на Митю.
— Я… я… я ничего! — сказал испуганно Митя.
Иван Фомич стоял и смотрел сердито.
Вдруг он стал расти, расти и сделался высокий, как церковная колокольня.
Митя растерянно бросился бежать.
— А вот я тебя поймаю! — крикнул Иван Фомич басом.
Митя бежал, спотыкался и вяз в снегу.
«Поймаю!» — звенело у него в ушах, и Митя бежал. На него нападал то холод, то жар.
— Поймаю! Поймаю! — жалобно пел над ухом Мити ветер и разом затих, и все стихло.
Митя остановился, огляделся — никого нет, перед ним белеет только широкое поле.
«Наважденье!» — подумал Митя и перевел дух.
Деревня скрылась… На небе звезды разгорелись ярко и как-то странно мигали Мите. Белое поле тянулось без конца, гладкое, ровное — ни холма, ни ухаба; дороги нет; ветер веет и слегка сдувает снег.
«Метель! — подумал Митя. — Уйду — пропадешь тут!»
«Пропадешь»! — свистнул ветер и пробежал по ногам Мити.
Митя двинулся вперед, поглядывая, нет ли где дороги, и вяз в снегу глубже и глубже. Метел злилась, шумела.
— Эх, горемычный я! — сказал Митя и заплакал.
«Горемычный!» — жалобно заплакал ветер и поднял снежные вихри до самого звездного неба.
Разгулялась метель, ничего вокруг не видно. Крутит, вьется снежное облако, слепит глаза, заметает след. И, странное дело, мороз трескучий, а Мите жарко.
Но вот слышит Митя где то далеко звенит колокольчик.
«Сверчок это?» — подумал мальчик.
И снова стал прислушиваться… Вот опять зазвенело ясно. Да, это колокольчик.
«Становой едет! — решил Митя. — Пойду на колокольчик!»
И он пошел на звон колокольчика. Ветер выл и плакал.
Митя прислушивался к колокольчику и никак не мог решить, где едут? Колокольчик звенел то позади, то впереди, минутами совсем умолкал.
«Блуждают, видно!» — подумал Митя.
Но вот послышался звон колокольчика вблизи. И Митя видит, через поле мчится тройка вороных коней. На козлах сидит бородатый кучер и погоняет лошадей. В санях барыни в летних платьях, — одна в голубом, другая в розовом.
«Наважденье!..» — снова подумал Митя и попятился в сторону.
Он вгляделся и вспомнил: этот кучер, эти барыни — куклы с господской елки.
Сани пронеслись уже мимо, но бородатый кучер заметил Митю.
— Вот он! Это он разбил стекло! — закричал краснолицый кучер.
— Это он! Он разбил стекло! — запищали куклы.
Тройка повернула и мчится к Мите. Белый снег клубами вьется из-под коней, точно дым.
Видит Митя — не уйти ему. Отбежал он к сторонке, прилег за снежный сугроб. Думает: «Авось не заметят!»
Но колокольчик гудит, кони храпят, сани несутся прямо к тому месту, где он залег. Митя крикнул:
— Сгинь, наважденье! Сгинь!
Что-то толкнуло Митю, опрокинуло. Все помутилось и… затихло! И чувствует Митя, что он летит куда-то вниз, в какую-то мягкую снежную пропасть, — летит и падает на спину.
Долго лежал Митя и не смел пошевельнуться. Кругом было тихо. Мите было тепло, мягко и приятно. Он открыл глаза и стал смотреть.
