Горец IV - [13]

Он знал, что это означает. Это в нескольких шагах от него просыпалась Сила, которая предшествует Воскрешению…

Наступило время вступать в игру.

Дженет все еще не вернулась к реальности, зависнув в каком-то странном пространстве между явью и сном, бытием и небытием. Какие-то странные голоса звучали у нее в мозгу, странные образы виделись ей.

Женщина с меняющимся, дробно множащимся лицом… Старик с молодыми глазами, молодыми движениями — только косица седых волос напоминает о его возрасте, да еще странное выражение таких молодых, как показалось вначале, глаз…

И еще — человек непонятного возраста. Вроде бы он тоже молод, но взгляд… Такой взгляд не появляется ни на третьем десятке, ни, пожалуй, и на седьмом.

А о том, что бывают люди старше семидесяти годов, Дженет и не слыхала никогда.

Они, кажется, говорили о чем-то, эти трое (или шестеро? Отчего-то вдруг показалось, что образ женщины троится), но смысл их речей ускользал от Дженет.

Кто это? Ангелы небесные? Но ведь совсем иначе описывают небожителей священники.

Значит…

Но Дженет боялась додумать эту мысль до конца — хотя чего уж тут додумывать? Известно ведь: если не верх, то низ. Если не Рай — значит, Преисподняя.

Если не ангелы — демоны…

Но каким-то неведомо, немыслимо обострившимся чувством Дженет поняла: только от них, от этих существ, может прийти сейчас помощь.

И она решилась.

«О неведомые пришельцы, кем бы вы ни были, если нужно — возьмите мою жизнь, возьмите мою душу, казните ее вечными муками в глубинах ада, но спасите… Спасите Дункана! Спасите, ведь по силам это вам!»

И тут…

И тут третий из незнакомцев встретился с ней взглядом. Вроде бы ничего страшного не было в его лице, даже наоборот — хорошее мужское лицо… И ум в нем виден, и мужество, и доброта, а это — редчайшее сочетание…

Но зрачки — две бездны, полные живого, клубящегося мрака…

Девушка не успела ужаснуться — хотя именно ужас, даже не страх, огладил ее сердце холодными пальцами.

Высохшая, морщинистая рука легла на ее плечо:

— Успокойся, доченька…

Это была младшая из старух — тетка Дункана. Ей, наверное, сравнялось не так уж много лет — но непосильная работа обрушила на ее тело преждевременную дряхлость.

— Успокойся и поди приляг. Ему уже не нужно твое бодрствование…

Все поняв, но не поверив, медленно встала Дженет. Без страха протянув руку, коснулась лежащего.

Лоб, на котором она столько раз меняла влажную тряпицу, больше не был горяч.

Был он холоден. И тело, кажется, уже начинало коченеть.

Дункан Мак-Лауд умер. Умер уже несколько минут назад — наверное, как раз тогда, когда она прислушивалась к голосам, темно и лживо обещающим спасение.

Так и не стал он ее мужем, да и женихом-то, по сути, не успел стать. Не возлюбленный он ей, не любовник…

А теперь уже — и не любимый… Нельзя ведь любить мертвого? Или — можно все-таки?

…Когда Дункан уходил в бой, она дала ему оберег — самый надежный, какой могла. Оправленную в серебро иконку с ликом святой Дженевьевы.

Видно, не снизошла до Дункана ее небесная покровительница…

Иконка все еще лежала на его груди, прямо напротив сердца. Так никто и не осмелился снять ее, когда разрезали окровавленную одежду.

— Это будет мне память о тебе, Дункан, — сказала Дженет вслух. Осторожно потянув шелковую ленту через голову лежащего, она сняла образок и повесила на шею себе.

— От сердца — к сердцу!

— …От сердца — к сердцу!…

И, забыв о своей святой покровительнице, о своей недавней мольбе-клятве, даже о любви своей забыв, — Дженет шарахнулась в сторону, взвизгнув совсем по-женски. Ужас настиг ее.

Потому что именно в этот миг мертвец шевельнулся, открыв глаза.

Слабый голубоватый свет лучился из-под его век.

И такое же сияние исходило от раны, быстро закрывающейся по краям, образуя неровный шрам — хотя в центре ее все еще торчал бурый от крови стержень наконечника.

Это длилось недолго — но Дженет успела разглядеть голубую вспышку света.

Если бы чудо Воскрешения произошло не после, а до того, как с груди Дункана был снят образок…

Но сейчас — все выглядело так, словно какая-то злая сила, угнездившись в теле, только и ждала возможности избавиться от освященного предмета.

И, когда дверь бесшумно распахнулась и навстречу Дженет шагнул тот, кто только что взглянул ей в глаза двумя клубящимися безднами, — Дженет не сомневалась уже, что просьба ее выполнена.

И не знала, кого благодарить за то — Бога или Дьявола? И благодарить ли?

Может быть, проклинать?!

— Не бойся, — сказал вошедший.

В глазах его была земная, осязаемая теплота.

Говорили в старину: хочешь понять — поверь! Хочешь поверить — пойми!

9

На столе стоял кувшин красного вина и три чаши. Одна из них была полна до краев: Дженет так и не притронулась ни к еде, ни к питью. Вторая чашка — полупуста: Конан еще не смог заново приучить себя к качеству здешних спиртных напитков, но все-таки прихлебывал красное пойло, потому что — надо приучаться…

Дункан же пил чашу за чашей — только так мог он сбросить потрясение, испытанное им несколько минут назад…

— Не бойся… — сказал тогда Конан.

Но замерла в ужасе Дженет, испуганно шарахнулись по углам старухи, словно летучие мыши в пещере, когда входит под ее своды человек с полы-хающим факелом.