Горе одному - [175]

— Как не стыдно! — закричал Алексей. — Это же была детская игра! Вас же за это выгнали, что вы начали раздувать!..

Гаевский и теперь не взглянул на Алексея, только лицо его, и без того белесое, побледнело еще больше, колючие маленькие глазки сузились.

— Лично меня никогда ниоткуда не выгоняли, что легко проверить по моему личному делу… Так вот, товарищи, в свете этих фактов выступление Горбачева, направленное на дискредитацию передовиков и срыв спецзаказа, приобретает совсем другой характер! Я считал своим долгом внести ясность, ввести вас в курс.

Иванычев выжидательно смотрел на Гаевского, ожидая, что он скажет еще. Гаевский молчал. Виктор отвернулся, уши его горели. Федор Копейка хмуро разглядывал мозоль на левой ладони и ковырял ее ногтем. Ефим Паника ловил взгляд начальника цеха и заранее изобразил на своем лице удивление и негодование.

У Витковского поначалу отлегло от сердца — тип оказался не опасный. А Горбачев-то?.. Да нет, ерунда! Что-то этот подтасовывает, пришивает… Хотя кто его знает! Надо это дело ликвидировать. Пусть потом разбираются, кому нужно. А то наделают шума, начнут копаться: передовики, не передовики… Ему еще только не хватало, чтобы обвинили в очковтирательстве, выдвижении дутых передовиков…

— Что будем делать, Владимир Семенович, как думаете? — спросил Иванычев.

— Что тут думать? Паршивую овцу из стада вон, вот и все.

— Нет, Владимир Семенович, я не согласен. Поскольку был сигнал печати, а теперь еще обнаруживаются такие факты, мы просто так не можем… Надо вокруг этого дела создать общественное мнение, извлечь уроки. Правильно я говорю? И поскольку Горбачев — беспартийный, не комсомолец, заняться этим должна профсоюзная общественность. Я так думаю: подготовим вопрос и через день-два поставим на цехкоме. Нет возражений?

Последнее, что увидел Алексей, уходя, был взгляд Виктора — испуганный и вопрошающий. А, черт с ним! Дело теперь уже не в нем… Что они, все ослепли, сошли с ума? Ведь они на самом деле хотят, чтобы Витька был передовиком, чтобы цех перевыполнял план и завод тоже, чтобы страна шла к коммунизму. Так ведь и он хочет того же! И они, и он говорят одни и те же слова, а получается так, словно говорят они на разных языках…

Вадим Васильевич озабоченно хмурился, и не будь Алексей так взбудоражен, он бы заметил, что Вадим Васильевич отвечает очень неохотно.

— Их много развелось, таких защитников Советской власти… Попробуй, скажи громко: это не так, то не так, смотрите, товарищи, исправлять надо! Тут на тебя прямо хор, как в опере: «Клевета!» А кто кричит? Рабочий, крестьянин? Нет, чиновник кричит. Почему? За себя боится. Рабочий, колхозник, они так и останутся — рабочий и колхозник. А чиновника можно прогнать, снять с должности. Без должности же он — пшик, пустое место. Вот он и дрожит. Чуть кто скажет: «Это плохо, надо лучше», так сейчас гвалт: «Не видит достижений, одни недостатки… чернит! Клевета!» Вот так-то, Алексей свет Иванович! Зря ты в это ввязался. Намнут тебе бока, тем дело и кончится.

— Пускай! Этим не кончится.

— «Посмотрим, сказал слепой, как будет плясать хромой»… Только давай в другой раз, у меня башка трещит…

Алексей поднялся.

— Да, вот что… Ты об этих моих словесах не распространяйся… И вообще поменьше рассказывай…

— Зачем я буду рассказывать?

— Вот именно! Пользы не принесет, а вред — вполне возможно… Ну, будь здрав!

Страдальчески морщась, Вадим Васильевич всыпал в рот порошок и запил водой.

Нелепая выходка Горбачева, заметка в газете Вадима Васильевича не касались. Этого никак нельзя было сказать о вызове в отдел кадров. Разговор произошел очень напряженный и явственно показывающий, что это — отнюдь не конец, а только начало.

Человек, вызвавший его, оказался на редкость отталкивающим — с маленькими, цепкими, как пиявки, глазками. Он спросил, знаком ли Вадим Васильевич с разметчиком Алексеем Горбачевым. Получив подтверждение, попросил подробно рассказать о нем все, что Вадиму Васильевичу известно. Необходимо выяснить, так сказать, общественное лицо Горбачева. В интересах самого Горбачева. Отказать в этом, поскольку действительно это в интересах Горбачева, было нельзя. Вадим Васильевич сдержанно, но вполне положительно охарактеризовал Алексея. Гаевский сказал, что это правильно, так как подтверждается другими источниками, и спросил, не проскальзывало ли в разговорах Горбачева чего-нибудь такого, неподобающего… Внутренне обмирая, Вадим Васильевич сказал, что ничего «такого» и «неподобающего» он от Горбачева не слышал. Это было истинной правдой, так как все разговоры с Горбачевым были в сущности монологами самого Вадима Васильевича. Гаевский задал еще несколько незначительных вопросов, потом сказал, что, возможно, придется его еще побеспокоить. Чтобы уточнить кое-что, если понадобится.

— Пожалуйста, — равнодушно сказал Вадим Васильевич.

Какое там, к черту, равнодушие! Теперь можно ждать чего угодно…

18

Идя на завод, Алексей, как не раз в детстве, думал: как бы хорошо, если бы все уладилось само собой! Виктор осознал, начальство поняло и стало на сторону Алексея, никто теперь не будет к нему приставать, грозить. А Гаевский?.. Гаевского за что-нибудь сняли, совсем прогнали с завода…