Горцы Северного Кавказа в Великой Отечественной войне, 1941–1945 - [18]
В целом отечественные и зарубежные исследователи на основе разнообразных источников раскрыли сущность и специфику оккупационного режима, основные направления оккупационной политики и различные формы коллаборационизма, роль партийных организаций в сопротивлении и его особенности в регионе. Дальнейшие перспективы в изучении данной темы связаны с расширением круга источников, причем не только за счет введения в научный оборот новых, однотипных по своему виду и содержанию документов. Необходимо привлечение других источников, которые ранее почти не использовались при изучении данной проблемы, например фольклора и рассказов очевидцев, а также дальнейшее углубление их анализа, расширение круга рассматриваемых вопросов. Речь должна идти не просто об отказе от устаревших положений, но и о качественном переосмыслении имеющегося в распоряжении исследователей материала.
Так, в отечественной историографии достаточно полно решен вопрос о структуре оккупационной администрации. Однако сам механизм принятия решений и их реализации на оккупированной территории, конкретные взаимоотношения, складывавшиеся между населением, оккупантами, местной властью, партизанами, нуждается в дальнейшем обсуждении. Дальнейшего переосмысления требуют и социально-психологические аспекты оккупации. В советской историографии уделялось недостаточно внимания психологическим аспектам эскалации насилия на оккупированной территории. Размах жестокости и насилия рассматривался лишь в доказательство «человеконенавистнического характера оккупационного режима». Действительно, террор являлся важным средством реализации нацистских планов тотального переустройства мира. Однако репрессии нередко противоречили конкретным задачам оккупантов, прежде всего экономического и пропагандистского характера. При этом постоянное зрелище систематических казней не могло не причинять психологических травм тысячам и миллионам мирных людей, особенно женщинам и детям. Посттравматический синдром должен был сказываться на протяжении многих последующих лет, влияя как на личную жизнь отдельных людей, так и на судьбу региона и страны в целом.
Немало своеобразных исследовательских «лакун» остается и в изучении вопросов коллаборационизма. Недостаточно раскрыты вопросы взаимоотношений коллаборационистов с остальным советским населением, упрощенно трактовавшиеся в советской историографии. Между тем материалы опросов очевидцев немецкой оккупации свидетельствуют о том, что полного единодушия среди жителей и в этом вопросе не было. Часть респондентов до сих пор негативно относится к коллаборационистам как к предателям и изменникам Родины, которым даже через десятки лет нет прощения. Более того, негативные эмоции по отношению к ним порой выступают резче и сильнее, чем к солдатам вермахта. Другие жители оккупированной территории придерживаются дифференцированного подхода, относясь к каждому конкретному старосте или полицейскому в зависимости от того, как они сами себя вели по отношению к населению.
По-прежнему мало изучены последствия оккупации. Еще в годы войны был выявлен и описан материальный ущерб, однако вопросы о том, какой след оставила оккупация в жизни самих людей, находившихся на захваченной территории, практически не ставились в историографии. Между тем оккупация сыграла свою роль в формировании определенных стереотипов. Особую враждебность приобрел образ немца, на долгие годы оставшегося «врагом», «оккупантом», «захватчиком». Не случайно, что и через десятилетия после войны многие жители выступают против установления памятников в России павшим немецким солдатам.
Перспективным представляется выход исследований на микроисторический уровень, предполагающий обращение не только к судьбе отдельных населенных пунктов, городов и районов, но и отдельных личностей в период оккупации. Тем самым он позволяет понять, какую роль сыграла оккупация в судьбе конкретного человека, перенести центр внимания историков с вопросов государственного масштаба на проблемы жизни и мироощущения отдельного человека и общества в целом, прийти к новому пониманию сущности процессов, происходивших на оккупированной территории, сквозь призму разнообразных человеческих судеб.
4. Изучение депортации некоторых народов региона в годы войны
Депортации некоторых народов Северного Кавказа во время Великой Отечественной войны в последнее время вызывают повышенный интерес со стороны различных исследователей. Это обосновано не только общей ситуацией в современной исторической и этнополитической науке, способствующей активному переосмыслению прежних положений, но и злободневностью политических процессов, происходивших в регионе в 1990—2000-х гг., возникновение которых многие авторы связывают с событиями военного времени.
Во время войны и в первые послевоенные годы в советской историографии почти ничего не говорилось о депортациях. Вместо этого широко пропагандировались идеи нерушимой дружбы народов СССР, «замечательные успехи ленинско-сталинской национальной политики» на Северном Кавказе>150. После войны из открытых фондов библиотек вообще исчезли все книги о судьбе сосланных северокавказских народов и их вкладе в Победу в Великой Отечественной войне. В соответствии с требованиями цензуры в спецхран были переведены не только сами книги, но и каталоги, содержавшие сведения о публикациях, посвященных чечено-ингушской, карачаевской и балкарской автономиям
В книге на обширной архивной базе, материалах периодической печати, воспоминаниях и других источниках раскрываются обстоятельства формирования 56-й армии и ее участие в боевых действиях на ростовском направлении в самый сложный и трагический период Великой Отечественной войны — осенью и зимой 1941 г. Авторы анализируют обстоятельства оставления Ростова советскими войсками 20 ноября 1941 г. и последующее освобождение города, ставшее первой крупной победой РККА с начала Великой Отечественной войны. Наряду с анализом боевых действий, немало внимания уделяется фронтовой повседневности — вопросам обеспечения бойцов и командиров всеми видами довольствия, политико-моральному состоянию личного состава.
Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А.
В Новгородских писцовых книгах 1498 г. впервые упоминается деревня Струги, которая дала название административному центру Струго-Красненского района Псковской области — посёлку городского типа Струги Красные. В то время существовала и деревня Холохино. В середине XIX в. основана железнодорожная станция Белая. В книге рассказывается об истории этих населённых пунктов от эпохи средневековья до нашего времени. Данное издание будет познавательно всем интересующимся историей родного края.
У каждого из нас есть пожилые родственники или знакомые, которые могут многое рассказать о прожитой жизни. И, наверное, некоторые из них иногда это делают. Но, к сожалению, лишь очень редко люди оставляют в письменной форме свои воспоминания о виденном и пережитом, безвозвратно уходящем в прошлое. Большинство носителей исторической информации в силу разнообразных обстоятельств даже и не пытается этого делать. Мы же зачастую просто забываем и не успеваем их об этом попросить.
Клиффорд Фауст, профессор университета Северной Каролины, всесторонне освещает историю установления торговых и дипломатических отношений двух великих империй после подписания Кяхтинского договора. Автор рассказывает, как действовали государственные монополии, какие товары считались стратегическими и как разрешение частной торговли повлияло на развитие Восточной Сибири и экономику государства в целом. Профессор Фауст отмечает, что русские торговцы обладали не только дальновидностью и деловой смёткой, но и знали особый подход, учитывающий национальные черты характера восточного человека, что, в необычайно сложных условиях ведения дел, позволяло неизменно получать прибыль и поддерживать дипломатические отношения как с коренным населением приграничья, так и с официальными властями Поднебесной.
Эта книга — первое в мировой науке монографическое исследование истории Астраханского ханства (1502–1556) — одного из государств, образовавшихся вследствие распада Золотой Орды. В результате всестороннего анализа русских, восточных (арабских, тюркских, персидских) и западных источников обоснована дата образования ханства, предложена хронология правления астраханских ханов. Особое внимание уделено истории взаимоотношений Астраханского ханства с Московским государством и Османской империей, рассказано о культуре ханства, экономике и социальном строе.
Яркой вспышкой кометы оказывается 1918 год для дальнейшей истории человечества. Одиннадцатое ноября 1918 года — не только последний день мировой войны, швырнувшей в пропасть весь старый порядок. Этот день — воплощение зародившихся надежд на лучшую жизнь. Вспыхнули новые возможности и новые мечты, и, подобно хвосту кометы, тянется за ними вереница картин и лиц. В книге известного немецкого историка Даниэля Шёнпфлуга (род. 1969) этот уникальный исторический момент воплощается в череде реальных судеб: Вирджиния Вулф, Гарри С.