Гóра - [5]

— Слушай, Гора, у тебя есть один очень большой недостаток. Ты почему-то убежден, что силу, предназначавшуюся всем людям, всевышний отдал тебе одному, а мы так и остались беззащитными, слабыми существами.

Слова Биноя поразили Гору. В восторге он хлопнул его по спине.

— А ведь ты прав! Это действительно мой недостаток!

— О! — простонал Биной. — У тебя есть недостатки и похуже. Ты совершенно не в состоянии понять, какой удар может выдержать позвоночник человека.

В это время на крышу, задыхаясь, поднялся тучный человек. Это был сводный брат Горы Мохим.

— Гора!

— Что? — Юноша поспешно встал со стула.

— Я пришел узнать, не небо ли обрушилось на нашу крышу? Что тут происходит? Вероятно, вы уже освободили страну от рабства? Не берусь судить, как чувствуют себя англичане, которых вы, без сомнения, давно вытеснили в Индийский океан, а вот старшая невестка, милый Гора, лежит внизу с мигренью и очень страдает от твоего львиного рычания.

Мохим повернулся и осторожно пошел вниз.

Гора смутился, но вместе с тем он почувствовал и какое-то раздражение — то ли против самого себя, то ли еще против кого-то. Он помолчал, затем тихо, словно размышляя вслух, проговорил:

— На все-то я трачу гораздо больше сил, чем требуется, и никогда не думаю, что это может быть неприятно другим.

Биной подошел к Горе и ласково взял его за руку.

Глава третья

Гора и Биной собирались спуститься вниз, когда на крышу поднялась мать Горы. Биной приветствовал ее, взяв прах от ее ног.

Трудно было поверить, что Анондомойи — мать Горы. Это была стройная, очень изящная женщина, с виду лет сорока, не больше. Седина лишь слегка тронула ее волосы. Тонкие черты лица словно выточила рука искусного мастера. В глазах светился ясный и острый ум. Она была значительно смуглее Горы. Все, кто встречался с Анондомойи, с удивлением отмечали, что она всегда надевала под сари плотно прилегающую кофточку. В то время, о котором я рассказываю, такие кофточки носили только молодые женщины, пожилые же считали, что эта мода идет от христиан, и отказывались следовать ей. Муж Анондомойи, Криганодоял-бабу, работал в комиссариате.[3] Анондомойи с юных лет жила с ним на западе, привыкла тщательно одеваться, и ей даже в голову не приходило, что это может считаться предосудительным.

Целый день Анондомойи хлопотала по хозяйству: чистила, скребла, мыла, готовила, шила, подсчитывала расходы, сушила одежду, принимала деятельное участие в жизни родственников и соседей, и вид у нее при этом был такой, словно свободного времени у нее более чем достаточно. Если же ей случалось прихворнуть, она не обращала на это никакого внимания. «Ничего со мной не случится, — говорила она обычно. — А без работы я жить не могу».

— Когда внизу слышен голос Горы, — сказала, входя, Анондомойи, — я уж знаю, что это пришел Бину. Сколько дней у нас было совсем тихо! Что случилось, мой мальчик, почему ты не приходил? Был нездоров?

— Нет, ма. — Биной почувствовал укор совести. — Во всем виноват дождь.

— Ну да, конечно, — вмешался Гора. — Кончится дождь, и Биной скажет, что виновато солнце. Очень удобно сваливать вину на стихии — они возражать не станут. Ну, а истинная причина остается на твоей совести, друг мой.

— Брось болтать ерунду, Гора, — запротестовал Биной.

— Правда, Гора, — поддержала Анондомойи Биноя, — не надо так говорить. Ведь человек не волен в своем настроении — иной раз ему хочется общества, а иной, наоборот, побыть одному. Нельзя требовать, чтобы все всегда были одинаковыми. Поэтому не будем спорить, а лучше пойдем вниз. Пойдем ко мне, Бину, я хочу угостить тебя кое-чем.

— Нет, ма, нельзя. — Гора решительно замотал головой. — Я не пущу Биноя к тебе.

— Но это же, в конце концов, смешно, Гора! Ведь тебя я не приглашаю. И твоего отца тоже — он теперь стал таким праведником, что ест лишь то, что сам себе приготовит. Ну, а Бину хороший мальчик, не фанатик, вроде тебя, так неужели ты будешь стараться держать и его?

— Да, и если понадобится, применю силу. До тех пор, пока ты держишь у себя эту христианку Лочмию, есть у тебя в комнате никто не будет.

— О Гора, как ты можешь говорить так! Ты же сам всегда ел из ее рук… Ведь она вырастила тебя. Совсем еще недавно тебе все казалось безвкусным, если на столе не было соуса, приготовленного ею. А разве я забуду когда-нибудь, как она выходила тебя, когда ты в детстве болел оспой…

— Ну, назначь ей пенсию, купи землю, построй дом, сделай все что хочешь, но только не держи ее в доме.

— Ты думаешь, Гора, что за все можно заплатить деньгами? Ей не нужны ни земли, ни дом; она умрет вдали от тебя.

— Хорошо, раз ты так хочешь, пусть она остается. Но тогда Бину не будет есть у тебя. Нужно уважать закон, он не для того существует, чтобы его нарушали. Но мне странно, мать, что ты, дочь такого ученого человека, не соблюдаешь обычаев…

— О, было время, когда я соблюдала их, — прервала его Анондомойи. — Если бы ты знал, сколько слез мне пришлось пролить из-за этого… Жаль, что тебя не было тогда. Каждый день я молилась Шиве, а твой отец приходил и выбрасывал его изображение. В те дни я не у каждого брахмана приняла бы пищу из рук. И один бог знает, как часто приходилось мне голодать во время переездов с места на место — то в повозке, запряженной волами, то в почтовой карете, то в паланкине, то на верблюде! Ведь железных дорог тогда почти не было. Ты думаешь, легко было твоему отцу сломить меня? А его хозяева-англичане были очень довольны тем, что он берет с собой в служебные поездки жену. Его повысили по службе, дали ему постоянную должность при главной конторе. И вот теперь, состарившись и поднакопив денег, он неожиданно превратился в праведника! Но с меня хватит. Веру моих предков у меня вырвали с корнем, и неужели ты думаешь, что можно так просто, по капризу, заставить меня вернуться к прошлому?