Гонобобель - [65]

Вообще-то, писательская организация – непростая, можно сказать солидная организация, есть в ней и президиум, и правление, и высший творческий совет, и даже ревизионная комиссия, да и народа состояло в ней немало. Наконец у трибуны показался председатель счетной комиссии – широко известный в узких кругах прозаик. Небритый, в пузырящихся на коленях джинсах и свитере грубой вязки, видимо, так он представлял себе настоящего писателя. Неразборчиво, скороговоркой, всем своим видом демонстрируя, что сто лет ему это не нужно и вообще его оторвали от творческого процесса, он довел до собравшихся, что на учете в организации состоит одна тысяча девятьсот тридцать один человек, присутствует одна тысяча пятьсот сорок семь человек, и объявил председательствующего и членов президиума.

Постепенно члены президиума заняли места на сцене, бросалось в глаза то, что средний возраст президиума был гораздо выше, чем средний по залу. Председательствующий, известный поэт-песенник Громыхалов Фома Ипатьевич, поднялся, взял в руку микрофон и, как бы извиняясь и давая понять, что это формальная необходимость, объявил:

– Товарищи, перед тем как начать, мы должны прослушать гимн.

Вызвано это было не тем, что он пренебрежительно относился к символу родного государства, отнюдь, Громыхалов государство любил, что и доказал своим многолетним творчеством, а тем, что автором гимна был не он, а потому гимн с его точки зрения ни талантливым, ни тем более гениальным быть не мог, и вообще он ему казался каким то дядястепамилиционерским.

Гимн выслушали стоя. Раков, старательно настраивая окуляры, рассматривал президиум через прихваченный бинокль. Поняв, что никого из членов президиума он раньше не видел, фамилий их не слышал и произведений их не читал, Кока почувствовал себя эстетически неполноценным.

– Прошу садиться. Товарищи, с приветственным словом к нам прибыл коллега с Кубани.

К трибуне важно подошел человек в казацкой форме, в лихо заломленной на левое ухо кубанке и с нагайкой в правой руке. Видимо, казачок для храбрости принял, потому как лабуду нес несусветную. Периодически воинственно потряхивая нагайкой, он громко кричал: «Любо!!!» Некоторые «подруги Есенина», еще не забывшие свой последний адюльтер, смотрели на кубанского посланца с обожанием, интуитивно угадывая в нем сильное мужское начало.

Следующим к трибуне вышел представитель Чечни. Разглядывая его через бинокль, Раков справедливо отметил, что костюм от Бриони, ладно сидевший на чеченском писателе, с запасом перевешивал все гранты организации за отчетный период. С выражением вселенской разочарованности писатель поведал собранию о том, что недавно познакомился со вполне благополучным юношей, который про Николая Островского не слышал и про Павку Корчагина не читал. Невооруженным глазом было видно, что он не столько хотел высветить неграмотность молодежи, сколько хотел, чтобы собравшиеся коллеги поверили в то, что он эту книгу читал. Кока толкнул локтем мирно спавшего Шигиняна.

– Володь, как думаешь, что у него слева под мышкой так выпирает?

Шигинян слегка разлепил веки правого глаза, показалась красная сеточка кровеносных сосудов.

– Откуда писатель?

– Из Чечни.

Володя привел веки правого глаза в исходное и, засыпая, пролепетал:

– Или бабки, или пистолет.

Мудрый Шигинян Союз писателей знал, как-никак секретарь. Наконец посланцы кончились, и слово для отчетного доклада предоставили председателю президиума Московской писательской организации. Многолетний председатель, известный литератор Иван Владимирович Уткин, шаркая по полу ногами, с трудом передвигаясь, направился к трибуне. Зародилась надежда: «Может, не дойдет?». Дошел, вцепился в трибуну и положил перед собой толстую пачку бумаги, видимо, доклад. На галерке коллективно прикидывали, сколько времени он сможет выстоять.

– Товарищи, я уверен, что мы не сможем себе простить, если сегодня мы не вспомним ушедших от нас в этом году коллег по цеху.

Учитывая средний возраст членов, становилось очевидным, что регламенту копец. Не дожидаясь реакции зала, Уткин начал зачитывать коллективный панегирик. Читал по алфавиту.

– Авдеев Илья Федорович, Авербух Софа Яковлевна, псевдоним Люксембург, Ахромеев Владимр Петрович…

Негромкий старческий голос слегка дребезжал и убаюкивал. На букве «Д» уснули самые стойкие, а на букве «Н» народ, отоспавшись, взбодрился и начал понемногу захлопывать докладчика, тот воспринял это как поддержку и, наддав громкости, продолжал:

– Надина Капитолина Сергеевна, Назимов Дадаш Фирудин-оглы, псевдоним Сидорченко…

На букве «У» у Коки Ракова наступила умственная менопауза, и он решил, что не такой он еще писатель, чтобы здесь находиться. Не заслужил, и все тут, за плечами всего пятьдесят пять лет и одна книга. Решительно встав и выйдя из зала, Кока прервал процесс нравственной кастрации.

Выйдя на свежий воздух, он почувствовал серьезные повреждения астрального тела, причиненные докладом председателя. Серия ритуальных вдохов состояние несколько улучшила. Усевшись в автомобиль, Раков уверенно нажал на педаль газа. Машина уносила его прочь от нехорошего места, чем больше он удалялся от концертного зала, тем здоровее становилось его астральное тело.