Гонконг - [120]

Они расширяли и углубляли, нагружали все больше эту главную и драгоценную артерию торговли и экзотики, на которой теперь происходило небывалое столкновение.

Любознательные, практичные китайцы искренне, постоянно с внешним спокойствием и пренебрежением, но жадно стремились узнать, что произведено в западных странах. Перлы со всего мира шли по Жемчужной вверх, а вниз по этой же великой артерии – богатства Китая, его всевозможные изделия, а не только шелка, фарфор и ажурное золото растекались по всему миру, пробуждая в народах всех стран не меньшее, чем у китайцев, любопытство к новинкам. Гонконг и Макао стали двумя тяжкими кольцами на губах Тигровой пасти. Но ее нельзя было застегнуть замком. Река так и не смогла оказаться зажатой западным бугелем бизнеса. Не было и нет сил на свете, в том числе и в самой столице Китая, как и на «снежной голове» Гонконга, которые смогли бы приглушить движение жизнеспособного и деятельного народа Поднебесной. Но европейцы и американцы не менее жизнеспособны и деятельны. Аппетиты росли с обеих сторон, и те, кто больше всего преуспевал, больше всего стремились к конфликту и к пролитию крови, как бы веря, что защищают справедливость.

...Пальба с парохода «Барракута» по Кантону была зажигающей и разрушительной, но это лишь первые сигналы к началу общих действий.

Флоты мелкосидящих судов местной постройки тянулись на буксирах за речными пароходами или подходили на парусах и скапливались массой с разноцветными десантами всех родов войск.

Вспыхнули борта стоящих в отдалении больших кораблей, начался барабанный огонь фрегата «Пик», как всегда, под командованием Никольсена. Пальба слышна на реке ниже Кантона.

Коммодор Чарльз Эллиот с отрядом винтовых судов, вернувшихся из Сибири, бомбардирует в упор каменные и глинобитные форты китайской крепости, построенной под крутым обрывом высокой каменной сопки на том же левом берегу, что и Кантон. Капитан Каллаган прекрасно действует на фрегате «Сибилл».

Китайские купцы превратили свои магазины в больших городах Китая в райские уголки, изобилующие самыми прекрасными произведениями, привезенными из стран варваров. Но реку охраняли все те же старосветские полутысячелетней давности форты, издали похожие на длинные двухэтажные и одноэтажные казармы, протянутые под скалами по узкой полосе берега и вооруженные не только чугунными, но и деревянными пушками, которые дают сокрушительнейший выстрел, но единственный, так как сами от него рвут обручи на своих стволах и приходят в негодность.

Защитникам такого форта под градом бомб и ядер деться некуда. Они поставлены, чтобы обнаружить стойкость и готовность умереть. Их узкая старомодная крепость между водой и высочайшим обрывом как бы нарочно для того, чтобы был расстрелян ее гарнизон; никому и некуда спастись.

Бьют корабли «Сибилл», «Винчестер», «Медуза», «Монарх». Множество труб и мачт.

В минувшее лето пароход «Барракута» был с эскадрой на описи побережья Амура. Начали с северных гаваней. «Барракута» на буксире ввела фрегат «Пик» в Императорскую гавань.

Десантные партии собирали ревень. Матросы чистили и ели его тут же, вспоминая абрикосы, бананы и виноград. К их удивлению, в лесу рос и виноград. Странное место!

Говорят, что каким бы созидателем ни был человек, но он особенно любит разрушать. Поджигали факелами. Деревянные дома и казармы загорелись. Фрегат «Паллада» затоплен был самими русскими тут же, в главной гавани, вблизи входа. Шлюпки ходили на опись. Нанесли на карту и промерили все пять бухт Императорской гавани и переименовали ее в залив Барракута.

...До корейской границы от устья Амура в эту навигацию все описано. Лучшая из гаваней найдена не на юге, а на севере и названа порт Сеймур, по имени командующего эскадрой, принимавшего участие в этом деле. Имена многих офицеров, в том числе и штурмана, даны другим бухтам...

...С рейда длинные орудия «Барракуты» бьют уже в застенный Кантон, зажигая город бомбами и калеными ядрами. В этом людском муравейнике все приходит в движение. Повалил дым, как при лесном пожаре. Плавучий город рыбаков, перевозчиков и нищих расплылся во все стороны еще за несколько дней до начала битвы. Берега и пристани на виду, обнажены, на них с бортов пароходов и лодок уже перекинуты трапы и неторопливо сходят заросшие бородами крымские солдаты с отличиями на одежде. Сходят и белокурые молодцы в красных мундирах. Сходят и снова возвращаются и снова сходят проворные «милитери сервис», перенося на берег тяжелые грузы на плечах. Тут же чалмы афганцев. Тут же картинные ласкары и сипаи.

Грохот артиллерийской канонады удваивается. Пальбу поддерживает французская эскадра: «Сибилл» – тоже винтовой, «Константин» и «Облигадо».

По трапам на берег Китая идут французские стрелки из Алжира и стрелки из Крыма, герои Малахова кургана. Они в кепи и голубых шинелях, все с усами и бородами а-ля император.

Кантон горит.

Но иногда со стен города раздаются сильные выстрелы из современных орудий и бомбы, настоящие бомбы, какие у Свеаборга и Кронштадта летели на суда к Дундасу и Сеймуру, прилетают и здесь на борта кораблей союзников. Это перлы не китайского происхождения. Но вскоре стрельба из современных нарезных орудий прекратилась. Можно понять, что китайцы их, как заграничную драгоценность, постарались увезти куда-то далеко, предвидя падение города или просто жалели стрелять из хороших пушек.