Гонка с преследованием - [8]

– В каком смысле? – спросил Лозовой, прищурившись.

– Во всех смыслах.

– Ты у нас, значит, в качестве Варькиного адвоката выступаешь?

– Я о ваших интересах забочусь.

– А тебя никто заботиться не нанимал! – вызверился Лозовой, и вена на его шее запульсировала. – Ты здесь, чтобы служить. Ты мой служебный пес, Петр Алексеевич, а псы не рассуждают, они команды выполняют. Будешь умничать – ищи себе другое место. – Понизив голос, Лозовой уточнил: – На кладбище.

Ни один мускул не дрогнул на лице Порохова.

– Разрешите идти? – спросил он.

Секунд десять хозяин смотрел в его темные глаза, но ничего в них не увидел – ни мысли, ни чувства.

– Иди, – сказал он.

Порохов повернулся и вышел.

Глава 4 Третий лишний

Ласковое солнышко заставляло блаженно щуриться и представлять себя котом, разлегшимся на разогретом асфальте. Надвинув козырек на глаза, Мошков сидел на черном скате, пахнущем пыльной резиной, и жевал булку с ряженкой. Его напарник, Михаил Перченков, пил безалкогольное пиво и хрустел чипсами, крошки от которых усеяли его щетинистый подбородок.

Это был крепкий малый с внушительными кулаками и жестким взглядом парня из подворотни. Он носил тельняшки, берцы и любил рассказывать истории о своем десантном прошлом, иллюстрируя их энергичными взмахами рук, ног, прыжками из стороны в сторону и воинственными стойками. Правда, когда однажды на напарников «наехала» провинциальная шпана, Перченков был не столь резок и подвижен, но одному противнику все же очень удачно расквасил нос, а когда его самого сшибли ударом на землю, умело сгруппировался, защищаясь от ног, и продержался так, пока Мошков не подоспел на подмогу.

Сегодня напарникам предстояло осмотреть тягач, подготовленный механиками. Сидя на территории автобазы, помнившей еще советские времена, они лениво обсуждали достоинства и недостатки грузовиков. Перченков отдавал предпочтение МАНам с их 1400-литровыми баками и удобными салонами.

– Фигня, – обронил Мошков, облизывая губы. – МАНы неустойчивы на склонах и буграх. Я свой два раза ронял. Больше не один грузовик не клал, только МАН.

– Зато поворачивает без заносов, – заступился за марку Перченков. – Хоть при восьмидесяти, хоть на девяносто.

– Радиус маловат. На ограниченном пространстве не развернешься. Сравни со «сканией».

– Хорошо руля слушается и разгон замечательный, но мощности маловато.

Они могли бы продолжать спор еще долго, но в этот момент из-за угла вывернул их собственный белый тягач.

– Тебе кто разрешал нашу «снегурку» трогать? – накинулся Перченков на механика, выпрыгнувшего из кабины. – В другой раз руки повыдергиваю, понял?

– Оставь его, – поморщился Мошков. – Парень старался, а ты ему вместо спасибо «руки повыдергиваю»… – Он вопросительно взглянул на механика. – Фуру когда цеплять будете?

– Не раньше следующей недели. Хозяин новые фуры закупает. Изотермик, восемьдесят кубиков.

– Значит, продолжаем отдыхать, – обрадовался Перченков, когда они снова остались вдвоем. – Попьем вечером пивка?

– Сегодня не могу, – сказал Мошков. – За мной подруга заскочит. Мы в кино собрались.

Говоря это, он ласково провел ладонью по кабине «вольво». Зверь, способный перетянуть 750 лошадей. И пробегает без заправки 2223 километра. Салон простоват, и электронный спидометр глючит, но это мелочи. Профессиональный водитель скорость на глаз безошибочно определяет, а кабина – это рабочее место, а не комната отдыха.

– Купим мы когда-нибудь себе по такой красавице? – пробормотал он мечтательно.

– Ага, держи карман шире! – скривился Перченков. – Пока триста штук скопишь, ноги протянешь. Особенно теперь. Я уже заметил закономерность: как новье покупают, так у нас сразу зарплаты падают. И попробуй возразить. В бараний рог согнут!

Перченков оседлал своего любимого конька. По его глубочайшему убеждению, жизнь была устроена так, что умные, работящие и порядочные люди всегда находились в зависимости от негодяев и проходимцев. Это был мировой заговор. Честные труженики не имели никаких шансов обрести свободу. Разве что в октябре семнадцатого, хотя в середине восьмидесятых опять все профукали. Этих событий Перченков помнить не мог, однако рассуждал о них так горячо, словно лично брал Зимний или наблюдал за разрухой времен перестройки.

– Мы ведь как живем? – разглагольствовал он, норовя взять Мошкова за пуговицу, что тот упорно не позволял сделать. – Живем как рабы бесправные. И ведь ничего хозяину не скажи. Он у тебя вычитает из зарплаты за покрышки или перерасход топлива, а ты ему, мироеду, с улыбочкой: «Здрас-сте, Платон Павлович». Хотя бы раз в год надбавку дал, так нет, хрена! А ты ходи по нескольку дней немытый, без бабы, жри всухомятку, за груз трясись. Неужто обеднел бы шеф, если бы деньжат подкинул на стоянки на охраняемых площадках?

– Ты бы их все равно в карман положил и ночевал где придется, – возразил Мошков, усмехаясь.

– Смешно тебе, что мне деньги нужны? – возмутился Перченков, тараща и без того круглые глаза.

– С чего ты взял? – рассеянно спросил Мошков.

– Так лыбишься же!

– Это я не тебе, это я ей.

Проследив за его взглядом, Перченков увидел стройную молодую женщину, приближающуюся к ним со стороны проходной. На ней был белый брючный костюм, оранжевая блузка и черные очки, поднятые на волосы. Чем ближе она подходила, тем сильнее хотел ее Перченков.