Гонимые и неизгнанные - [57]

Видимо, архив Павла Сергеевича нашел приют в каком-нибудь старом сундуке - в чулане или на чердаке. Бумаги пережили смерть Марьи Сергеевны в 1868 году, затем Николая Сергеевича в 1871-м, а потом и младшего брата Петра Сергеевича в конце 70-х годов. Бумаги продолжали смирно лежать и когда коростинский дом заполнили многочисленные племянники и племянницы дети, а потом и внуки брата Михаила Сергеевича. Полувековое молчание декабристского архива нарушили сердитые и обиженные люди - коростинские крестьяне. Откуда было им знать в тот 1905 год, год русской революции, куда и на кого направить свой гнев. И прежде чем запылал помещичий дом в Коростине, вынесли они из него все, что понравилось. Заметили, верно, и сундук. Обнаружив там вместо богатств бумаги, решили, что сгодятся и они.

Так и обуглились в самокрутках коростинских мужиков в баснях изложенные мысли Павла Сергеевича Пушкина, которые им же, мужикам, в назидание и были написаны, надежда, вера его и товарищей-декабристов, что будут они, мужики, свободны и счастливы...

Приведем здесь сохранившиеся басни П.С. Бобрищева-Пушкина.

СЛЕПОЙ И ЗЕРКАЛО

Услышавши слепой,

Что можно в зеркале увидеть образ свой,

Обрадовался он тому

И зеркало купить тотчас послал слугу

Вот зеркало купили;

Слепой наш смотрится в него;

Но все по-прежнему не видит ничего.

"Так, видно, сущий вздор об нем мне говорили",

Вскричал брюзгливец наш слепой.

И, рассердясь, вдруг толк его ногой.

Подобные слепцы в делах людских бывают.

КРЕСТЬЯНИН И СМЕРТЬ

Крестьянин на спине однажды нес дрова

Да ноша ноше рознь; а эта такова,

Что двум лишь только вмочь поднять.

Он с нею шел и утомился

И на траве лег отдыхать.

Немного полежал и в путь опять пустился;

Но скоро так опять устал,

Что смерть с досады звал,

А смерть, к несчастию, как будто тут случилась;

"Зачем ты звал меня?" - свирепая спросила.

"Чтоб ношу мне поднять ты пособила:

Благодарю за то, что скоро так явилась",

Ответ со страху был его.

Хоть как ни худо жить, а смерть тошней того.

ВОЛК И ДВЕ ЛИСИЦЫ

Две хитрые лисы у мужика

Вдвоем стянули петуха;

Но что ж? тут нечему дивиться,

Ведь надо чем-нибудь лисицам поживиться;

Да вот беда,

Как дело-то дошло до дележа;

А уж когда делят, не только у лисиц,

И у людей бывают споры,

И брань, и ненависть, и драка, и раздоры.

Ну так и каждая из этих двух лисиц

Кусочек пожирней, побольше взять хотела.

И словом, каждая про свой желудок пела.

Повздорили оне о петухе,

Но проку кумушки не сделали себе;

А дело чтоб привесть к концу, пошли к судье.

Волк был тогда судьей,

Который наблюдал прибыток больше свой,

И только что пришли, перед судьею стали,

Он тотчас закричал, чтоб петуха подали.

Лишь взял и тотчас съел,

А кумушкам в ответ идти назад велел.

ЛИСА-СЕКРЕТАРЬ

Лев приказание однажды дал лисице,

Законы толковать великой мастерице,

Скорее написать о том,

Чтоб длиннохвостые из царства вышли вон.

Лисица принялася,

И ну писать!

И титул и число исправно написала,

А там и стала

Верть так и сяк хвостом, не знает, что начать.

В законе-то она хоть толк довольно знала,

Да с ней случилась беда:

Когда бы не было у ней самой хвоста,

Тогда б другое дело.

Однако ж хитростью она кой-как успела

И снова за письмо, на цыпочках присела,

И тут уж ну валять...

В минуту кончила, кой-что переменила;

Не хвост в наказ, рога вклеила

И подвела такой закон,

Чтобы рогатых выгнать вон.

Лев на лисицу полагался.

Уж дело предо львом,

А секретарь в чести - так дело и с концом,

Махнул и подписался.

Лисица в стороне, а бедные козлы,

Быки, бараны и волы

Принуждены от леса отказаться

И от скотов скорее убираться.

БРАГА

Крестьянин молодой

По древнему обыкновенью дедов

Весеннею порой

Собрался угостить своих соседов

На праздник храмовой

И для того сварил, недели за две, браги

Две полные корчаги

И, в бочку влив, закупорил гвоздем.

С той мыслью, чтоб она путем

Ко праздничному дню остыла.

Ан вышло не по нем, как на беду, все дело,

И словно как над ним лукавый подшутил;

Во-первых, солоду в неё переложил,

А во-вторых, вина и то, что слишком много

Он в бочку чересчур налил

И что закупорил он слишком строго,

Не сделавши нигде отдушин в ней.

Но как бы ни было, не знаю сколько дней,

Пробывши в заперти так, брага забродила,

Что удали такой и пиву б впору было;

А как насперся дух и набралася сила,

Стесненная со всех сторон,

Гвоздь вышибла она из бочки вон

И, клубом пеняся, в отверстье побежала!..

Увидев то, крестьянин мой:

"Постой же, - говорит, - я справлюся с тобой,

На гвоздь один надежды, видно, мало!"

Сказав, по-прежнему закупорил гвоздем,

А сверх того ещё для подкрепленья

Он бочку обтянул железным обручем.

"Теперь не вырвешься, прошу прощенья",

Сказал он, отходя от бочки прочь.

Но дело не по нем сбылося снова.

Он и не ждал несчастия такого:

Перестоявши ночь,

Сильнее прежнего зашевелилась брага,

Вспузырилась, сперлась и, весь собравши дух,

Отколь взялась отвага,

Вон вышибла не гвоздь, а целый круг,

И потекла по погребу ручьями!..

Крестьянин ахнул мой, всплеснув руками,

Когда, пришед поутру навестить,

Увидел в погребе такое разрушенье.

А некого бранить...

На праздниках без угощенья