Гонимые и неизгнанные - [49]

В "Записках" А.Е. Розена, Н.И. Лорера, А.П. Беляева, А.Ф. Фролова П.С. Бобрищев-Пушкин называется единственным, кто читал в академии курс высшей и прикладной математики. А.П. Беляев уточняет: "по Франкеру". Лекции Павла Сергеевича пользовались особым успехом: известно, например, что братья Беляевы лекции эти записывали, а потом на поселении использовали, когда стали преподавать в минусинской школе.

Однако П.С. Пушкин не только читал курс математики, но еще, видимо, занимался с кем-то из товарищей индивидуально. Параллельно писал басни и стихи, читал их на "регулярных собраниях", готовил к публикации. Но, вне всякого сомнения, и сам учился - вряд ли знал он историю, русскую словесность, медицину, химию, морское дело и т. д. так, как читавшие эти курсы его товарищи. И здесь нельзя не вспомнить, что казематское об-щество состояло из людей разных возрастов. "Все мы, - отмечал И.Д. Якушкин, имели между собой много общего в главных наших убеждениях; но между нами были 40-летние, другим едва минуло 20 лет. При нашем тогда образе существования никто внутри каземата не был стеснен в своих сношениях с товарищами никакими светскими приличиями. Личность каждого резко выказывалась во многих отношениях"1. Возрастное это отстояние даже в пять, а не только в 10, 15, 18 лет означало не просто принадлежность к разным поколениям: старших и младших разделял огромный исторический рубеж Отечественная война 1812 года и заграничные походы 1813-1815 годов. Сорокалетние в 1827-1828 го-дах декабристы - это знаменитые "дети 12-го года": С.Г. Волконский, М.А. Фонвизин, И.Д. Якушкин, М.С. Лунин, С.П. Трубецкой, Н.М. Муравьев, И.С. По-вало-Швейковский, М.И. Муравьев-Апостол, А.Ф. Бригген, В.Л. Давыдов, С.Г. Краснокутский, М.Ф. Митьков, А.З. Муравьев, В.С. Норов, А.Г. Непенин, К.П. Торсон, Н.П. Репин, И.Ф. Фохт, П.И. Фаленберг, В.К. Тизенгаузен и др. Ореол воинской доблести не переставал сиять над ними до конца их земного пути.

Это они несли идею свободы родины от рабства. Младшее поколение - в основном дети поместных дворян - уступало им во всем. Чаще всего относительно хорошее домашнее образование сменял частный или университетский пансион, военное училище, общество офицеров-сверстников, достаточно изолированное в местах расквартирования полков и армий, книжный опыт вместо жизненного - это то их прошлое, что стояло перед 14 декабря.

Н.В. Басаргин дал очень точную характеристику своим товарищам - членам Южного общества: "С намерениями чистыми, но без опытности, без знания света, людей и общественных отношений, они принимали к сердцу каждую несправедливость, возмущались каждым неблагородным поступком, каждою мерою правительства, имевшую целью выгоду частную, собственную - вопреки общей". Они "были добрые, большею частию умные и образованные люди, горячо любившие свое отечество, желавшие быть ему полезными и потому готовые на всякое пожертвование"1. Выступление на Сенатской площади оборвало едва начавшееся их политическое образование, не дало, за редкими исключениями, в полной мере раскрыться их деятельности и инициативе в тайном обществе (история "зарытия бумаг Пестеля" братьями Бобрищевыми-Пушкиными, в частности, убеждает в этом). Свои "университеты" прошли они за год одиночного заключения в крепостях - Петропавловской, Кекс-гольмской, Шлиссельбургской и др. Их академией стали каторжные казематы. Многие декабристы младшего поколения, в том числе П.С. Пушкин, А.П. Беляев, в письмах, мемуарах уверяли: "Если б мне теперь предложили вместо этой ссылки какое-нибудь блестящее в то время положение, то я предпочел бы эту ссылку". Вероятно, действительно, сложись их жизнь благополучно, пойди накатанным путем, вряд ли была бы она такой предельно напряженной умственно, интеллектуально, такой богатой духовно и эмоционально, вместила бы такое количество интереснейших и образованнейших людей как людей близких, друзей душевных, товарищей заботливейших и надежнейших.

Как мудра и прозорлива Природа! Веками в недрах земных без устали накапливает она на бессчетное время запасы угля и нефти, металлов и минералов. И, от-давая человеку, надеется на его разум и сознание, но предостерегает: "Будь бережлив и деликатен. Тратя в настоящем, помни о будущем!" Но не зорок беспечный человек.

То же совершает Провидение. Сколько веков неустанной работы понадобилось ему, чтобы на земле - и не где-нибудь, а в рабской России вывести, выпестовать такую породу людей, которая способна была бы сделать такие громадные духовные накопления для будущих поколений. Их хватило россиянам почти на два века. И до сих пор черпаем мы из декабристской духовной сокровищницы. Но, наконец, начинаем понимать: запасы эти не бесконечны. Пришла пора и нам думать: "Что оставляем будущему?" В нелегкое время задаем мы себе этот вопрос, но не было у России эпох легких, победить же мы можем только устремлением духовным.

Великие Учителя Востока советовали: "Почитай будущее. Стоя в защите прошлого, устреми взгляд на восход!"...

Жизнь в Читинском остроге после постройки нового дома обрела тот порядок и ритм, который сохранялся потом и в Петровском заводе, тем более что строгости первых полутора лет исчезли: вместе с потоком книг и периодики во всякий почтовый день появились, наконец, перья, бумага, чернила. Грифельная доска, которая долго служила декабристам листом бумаги, стала реликвией. Узники получили возможность собираться все вместе в большой зале, которая соседствовала с кухней (что тоже было доброй новинкой), была столовой и залой собраний разного рода: по артельным делам, для академических лекций, публичных чтений - своих литературных произведений или исследований по различным отраслям знаний. Мемуары декабристов рассказали о мировоззренческих различиях в годы каторги. И.Д. Якушкин писал: