Гонг торговца фарфором - [14]

Встреча была назначена в Харбине, в шестистах километрах от Фыньяна. Перед самым моим отъездом Арне вдруг объявил, что поедет туда сам. Я запротестовала. Ведь товарищ Карл поставил перед каждым из нас вполне определенные задачи. И Арне не мог ни с того ни с сего все переиграть. Почему он вдруг возражает против моей поездки?

— Ну, ты все-таки женщина, к тому же мать, может, это для тебя чересчур.

— Все это мы знали и раньше.

— Ты поедешь, а я буду сидеть тут сложа руки. Нет, не согласен я… А как с ребенком?

— Возьму его с собой.

Арне был очень привязан к Франку, и я надеялась, что он позаботится о мальчике в мое отсутствие, но теперь язык не поворачивался просить об этом.

— Повезешь малыша в такую даль, а потом на долгие часы бросишь его одного в гостинице? Ни за что. Раз ты едешь, Франк остается со мной.

Арне сходил и принес листок бумаги, разлиновал — он всегда так делал, прежде чем писать, — и с точностью до минуты записал Франков режим дня: когда вставать, что надеть, когда пить рыбий жир и какие нужны уловки, чтобы мальчик его проглотил.

Писал Арне медленно, без сокращений, как школьный диктант, и сердился, что я говорю слишком быстро. Пришлось мне взять себя в руки, чтобы не лопнуть от нетерпения.

— Не беспокойся насчет мальчика, — сказал он на прощанье, — и возвращайся скорее.

Фыньян был ничем не примечательный захолустный городишко, но даже в таком всегда можно найти что-нибудь приятное и достойное внимания. Ряды тополей на фоне неба, буддийский храм с красивой деревянной резьбой, каменный лев с устрашающей гривой, лавчонка, полная разномастных диковинных вещиц, луна над изогнутой крышей, матери с младенцами…

Зато в Харбине ничто не радовало глаз. Мне уже приходилось бывать здесь, и я ненавидела этот город. После семнадцатого года сюда устремились русские, бежавшие с родины враги революции, и среди них великое множество белогвардейцев. Кому не знакомы тягучие истории о бывших графах и князьях, работающих шоферами или гостиничными портье в городах Европы. В Харбине большинство из них не могли найти работы и постепенно опускались. Проституция, запойное пьянство, наркомания, воровство, насилие — все это наложило печать на облик города.

Встреча с партизаном Ли должна была состояться в безлюдном месте, возле кладбища.

Я храбро пускалась в рискованные предприятия, которые заставляли других трястись от страха, но… боялась темноты. С самого детства. И очень страдала от этого, ведь в нашей работе многое разыгрывалось под покровом ночи.

Пересиливая страх, я пошла на кладбище в надежде, что Ли явится минута в минуту, как того требовал закон подпольной работы. Но его все не было. Мимо прошли двое пьяных, потом еще один человек, кажется, трезвый, но при виде меня он замедлил шаг и подошел поближе. Я бросилась наутек. Однако пришлось вернуться. На сей раз я притаилась на кладбище за могильным камнем у входа. Долгая тишина, потом послышались шаги. Смолкли. Наконец-то Ли? С пятнадцатиминутным опозданием? Тихо. Ни звука больше. А вдруг это не он? Тогда почему чужой человек остановился тут в темноте? Дрожа от страха, я прокралась к выходу. Кругом как будто ни души, но и удаляющихся шагов я не слышала.

Что это там на земле, возле кладбищенской стены, закутанное с головы до ног? Мертвец? Больной? Или кто-то устроился в затишье на ночлег? Я помчалась прочь.

Город казался мне теперь близким и добрым — ярко освещенная улица, гостиница, комната, которая запирается на ключ.

Возвращаться в Фыньян было рано; нужно пробыть в Харбине еще сутки: на всякий случай была согласована запасная дата встречи. Если Ли не появится и на этот раз, через неделю придется ехать сюда опять.

Почему он не пришел? Ведь от него так много зависело.

На следующий вечер, изнывая от страха, я целых двадцать минут прождала Ли — напрасно, он не пришел. Ни одного прохожего возле кладбища, о партизане ни слуху ни духу.

Три дня спустя, к вечеру, подавленная неудачей, я вернулась в Фыньян. Может, Ли забыл дату или перепутал место встречи? Заболел? Попал под подозрение? Арестован? Его арест мог повлечь за собой тяжкие последствия. Как хорошо, что через несколько минут я увижу Арне и сына, поделюсь с Арне своими тревогами, посоветуюсь.

Они были в гостиничной столовой. Арне усадил Франка на стул, подложив подушки, повязал ему салфетку, осторожно, чтобы волосики не попали в узелок. Попробовал суп — не слишком ли горячий? — и поднес ложку ко рту мальчика. Промокнул ему подбородок и принялся самозабвенно кормить. Меня они заметили, только когда я очутилась у стола.

— Как я рад! — тихо сказал Арне. — Мне казалось, тебя нет уже недели две.

Он не сводил с меня глаз, а Франк рассказывал, чем они тут занимались — катались на дрожках, гуляли, играли в мяч, а по ночам спали в одной постели. Мы вместе уложили ребенка спать. Перед сном ему было разрешено посмотреть привезенную мной китайскую книжку с картинками: раз вместе с нами, раз — одному. Потом мы ушли.

— Хороший мальчик и такой развитой.

— Ты действительно брал его к себе в постель?

— Я думал, вдруг он сбросит одеяло или еще что случится. Хотел, чтобы все было в порядке. Он устроится поудобнее и мгновенно засыпает. Знаешь, будто это мой родной сын. Может, потому, что это твой малыш.