Гонец из Пизы - [11]

– К ста пятидесяти двум миллиметрам я бы поговорил, – продолжил Шурка игру, и в шутке явил себя не смысл даже, а чисто теоретический допуск связи со смыслом. Случайные связи опасны, но развлекают своей осуществимостью.

– Элементарно, Ватсон, – важно кивнул солдат.

– Ну уж?

– У нас отдельный взвод старых стапятидесятидвухмиллиметровых гаубиц есть. Не угодно?

До электрички оставалось девять минут. Шурка потащил артиллериста в кассы. Продал в очереди билет (зайцем доберется) и взял еще пива.

Снял пару глотков и щедро протянул Ивану:

– Слушай, земеля. Записать есть чем? – И продиктовал телефон Майи. – Позвони через пару дней – она тебе скажет, если надумаю. Но смотри: будешь подкатываться – убью!

Случайный треп как бы приобретал приятную значительность бизнеса.

– Не топи Муму, – покровительственно успокоил солдат. – Ну что – проникся?

– Прикинуть надо.

– Чего прикидывать?

– Того. Калибр – это одно, а система – другое, сам понимаешь: посмотреть, размеры уточнить.

Иван поднял пегие бровки:

– Нестандартная работа дороже стоит! – скаредным купеческим тоном предупредил он.

– Не бздим-бом-бом. Матрос дитя не обидит.

– Дай-ка еще закурить… Ты что хочешь – по Зимнему второй раз грохнуть? Самое время.

– Учти: растреплешься – в дисбат пойдешь, помогу, – глупо пригрозил Шурка.

– Не смеши, моя черешня! Ты где живешь?…

– Если насчет встречи – ты в воскресенье из части сумеешь вылезти?

– Аск. Я уже старик, братишка, – обижаешь.

– 2 —

Если бы на кораблях Российского Военно-Морского Флота были штатные психологи, исповедующие архаичный фрейдизм, то необъяснимая и внешне немотивированная тяга двадцатилетнего матроса к стальному цилиндру размером с, как мы сравнили, эскимо подверглась бы однозначному фаллическому истолкованию; роль отца в проявившемся эдиповом комплексе замещал бы непосредственный отец-командир, а стремление ввести этот цилиндр в предназначенное для того отверстие орудийного затвора означало бы стремление обладать кораблем, в более широком смысле символизирующим матросу мать, которая его кормит, укрывает от опасностей внешнего мира, и только в утробе которой он находится в полной безопасности и свободе от любых забот, почему подсознательно туда и стремится. Не случайно на языке народа, понимающего вкус мореплавания больше прочих – у англичан, – корабль женского рода. Но на кораблях мужского рода (NB!) ВМФ подобных психологов, к великому счастью командования, нет, – а то практические следствия их работы могли бы быть неисчислимы и служить к непоправимому подрыву боеспособности экипажей, которые, по русской лингвистической традиции, и так готовы совершить акт с кем и чем угодно во вверенном заведовании. Самому же Шурке такая точка зрения в голову прийти не могла. Если бы его спросили: На хрена тебе ударник?, он бы ответил соответствующе: А хрен его знает. Так. Пусть будет… интересно.

Мотивация к военной службе в мирное время проста: отрицательная мотивация. Военкомат и милиция, как добрый и злой следователи, припирают юнца дилеммой: или армия – или тюрьма и зона. Не каждый военный мыслитель может искренне ожидать подвигов патриотизма от тех, кто служит в армии под страхом тюрьмы, выбрав меньшее из двух зол. Заградотряды никто не отменял – они просто видоизменены.

И наилучшим средством выбить штатскую дурь выступает бессмысленность службы. Задалбывание боевой подготовкой может утомить тело, но не душу: здесь явна целесообразность. Нет: многократные приборки до стерильной чистоты, тут же уничтожаемой ходом дел, содержание в идеальном и раз навсегда установленном порядке своего ничтожного хозяйства (Зубная щетка сле-ва от мыльницы!), бесконечные стирки робы, дословная зубрежка уставов, отбой и подъем за секунды; образцовый экипаж есть самозатратный механизм, все силы которого уходят на содержание себя в некоем вымышленном и неестественном состоянии, не имеющем ничего общего с боеспособностью. Артиллерист может ни разу не стрелять из орудия, зато уметь виртуозно отбивать строевой шаг и чистить картошку.

Однако часто забываемая мудрость этого подхода – в том, чтобы война грезилась солдату отдыхом и развлечением, каким ее считали еще ветераны Мария. А также в накоплении немотивированной агрессии: цепного пса надо бить, дразнить и не докармливать, злее будет. Совершенно разумно оружие российского солдата хранится отдельно от него, под замком и без патронов: дорвавшись в карауле до заряженного автомата, он способен за неимением лучшего перестрелять сослуживцев, что регулярно и происходит. Это не означает изъянов в подготовке, но лишь переизбыток бойцового духа. Озлобленный джинн, не дождавшись вызова из бутылки, не выдерживает бездействия и самостоятельно вышибает пробку.

Настоящий солдат рассматривает окружающее через прорезь прицела, пусть даже мысленного. Оружие ласкает руку и глаз и провоцирует к применению – для того и создано. Задолбан ты, пес бесправный, но при стволе – ты главный в радиусе прицельной стрельбы. И посадить пулю в центр контура – никакое не убийство, а самооправдание жизни твоей позорной, единственное осмысленное действие, которому ты обучен и призван.