Гонцы весны - [33]

Он поклонился графине и, не поцеловав ее руки, как это было всегда, вышел из зала.

Эдмунд, недовольно посмотрев ему вслед, произнес:

— Освальд с каждым днем становится все более резок и недоступен. Ты также находишь это, мама?

— Зачем ты заставил его остаться здесь? — с горечью проговорила графиня. — Ты видишь, как он платит тебе за твою любовь!

— Нет, это не то. Ко мне его странное поведение не относится. Освальда что-то гнетет. Я вижу это совершенно ясно, хотя он никогда ни слова не хочет сказать мне. Правда, по отношению к тебе он всегда был резок, но я знаю, каков он на самом деле, и потому так люблю его.

— А я ненавижу его, — вырвалось у графини. — Я знаю, что у него для нас всегда спрятан камень за пазухой. Сейчас, когда из моих уст так горячо вырывалось благословение счастья, он появился внезапно, как тень, и стал между нами, как вестник несчастья. Зачем ты удержал его, когда он хотел уехать отсюда? Пока он живет в Эттерсберге, я не могу свободно дышать.

Эдмунд испуганно взглянул на мать. Страстные порывы были так несвойственны ей, что в этот миг он совершенно не узнал ее. Для него ее неприязнь к Освальду не была новостью, но такую страшную раздражительность он все же не мог себе объяснить.

Приход Эбергарда и еще одного слуги положил конец разговору. Они тушили в танцевальном зале свечи и хотели сделать то же самое и здесь. Графиня, обычно привыкшая сдерживать себя в присутствии слуг, быстро овладела собой и теперь; она, по-видимому, уже раскаивалась, что зашла так далеко. И Эдмунду это было приятно. Они с матерью были разного мнения об Освальде.

В пышных покоях вскоре стало тихо и темно. Двери были закрыты, и прислуга удалилась спать. В комнатах графини и Эдмунда также вскоре погас свет, только два окна светились в целом замке — в боковом флигеле, где жил Освальд фон Эттерсберг, и в другой комнате в главном здании, рядом с покоями графини.

Гедвига также еще не ложилась. Она сидела в кресле, закинув назад голову и не обращая внимания на то, что мяла розы и кружева своего шелкового платья. Перед ней на столике лежал свадебный подарок жениха — дорогое жемчужное ожерелье, которое она надевала сегодня впервые; но она даже не взглянула на него, хотя несколько дней тому назад с огромной радостью приняла подарок.

Вообще сегодняшний вечер был богат событиями. Гедвига впервые вступила в свет в качестве невесты. На ее долю выпал завидный жребий стать хозяйкой гордого Эттерсберга, завидный даже для такой богатой наследницы, как Гедвига Рюстова. Никогда еще она не пользовалась таким успехом, никогда не видела такого поклонения, какое ей выпало сегодня. И тем не менее на лице молодой девушки не видно было улыбки счастья или удовлетворенного тщеславия. Сложив на груди руки, она отрешенно смотрела перед собой. Туман, окутывавший ее душу, не рассеивался; грезы все еще продолжали рисовать свои причудливые узоры. Они вели Гедвигу далеко от блестящих картин бала, к одинокой лесистой возвышенности, где на нее смотрело серое пасмурное небо, а ласточки носились во влажном воздухе, посылая свой привет земле. Тогда они и вправду принесли весну. Глубоко под замерзшей корой земли таилась скрытая, но могучая жизнь весны, а вокруг бесшумно и незаметно, словно нити таинственных сил, происходило какое-то движение. Конечно, весна обязательно наступит как в природе, так и в человеческой жизни, но иной раз она приходит слишком поздно.

Глава 8

Наступил сентябрь. Граф Эдмунд принял на себя управление своими имениями, но от этого ничего не изменилось, все осталось по-старому. Правда, по энергичному требованию Рюстова управляющему в работе было отказано, но до начала будущего года он еще оставался в своей должности, и ни он, ни прочие служащие не стали работать лучше.

Граф Эдмунд находил совершенно лишним и неудобным заботиться о таких пустяках. Он с любезной готовностью выслушивал предложения и планы своего тестя, во всем соглашался с ним и убедительно уверял, что завтра же возьмется за дело, но это «завтра» никогда не наступало. Предсказание Освальда подтвердилось; вскоре Рюстов увидел, что если он хочет, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, то должен взяться за это сам.

Эдмунд был абсолютно согласен с таким оборотом дела, зато Рюстов наткнулся на неожиданное сопротивление со стороны графини, находившей совершенно лишним, чтобы руководили ее сыном, и никак не склонной вручать тестю всю полноту власти, которой до сих пор пользовалась сама. Кроме того, перемены, предложенные советником, были вовсе не по вкусу этой светской даме. Всякие меры, годившиеся для Бруннека, совершенно не подходили аристократическому Эттерсбергу. Пусть часть служащих была лишней, пусть способ хозяйничанья был слишком дорог — это велось уже с давних пор и соответствовало привычкам большого света, в котором они привыкли жить. Ограничение числа служащих, неприятный контроль над каждой мелочью управления, которых требовал Рюстов, казались графине чем-то мещанским, а так как решающий голос в Эттерсберге, по-прежнему, был за ней, то ее протест подействовал. Между ней и советником происходили горячие споры; хотя благодаря своевременному вмешательству Эдмунда они кончались мирно, но все же оставляли неприятный осадок.