Гонцы весны - [5]

Б а б у ш к и н (возвращая листок). Слушай, милый, ей-богу, я ни при чем. Какой дурак дал тебе этот адрес? Мы же, ей-богу, ничего не знаем. Придется тебе искать в другом месте.

М и х а й л о в. Вы говорите искренне. Спасибо. Что ж, придется, черт возьми, искать другие каналы. Вы правы. До встречи. (Пожав руку, уходит.)

Бабушкин трет ладони.

Б а б у ш к и н. Ишь чего захотел — Старика повидать. А вот это не видел… (Показывает двери кукиш.)

Домашняя мастерская.

За тисками в фартуке и рукавицах стоит  У л ь я н о в.

П е т р  внимательно наблюдает за его работой.

П е т р. Легче, легче нажимай. Да левую руку береги. Вот тут кожу сорвешь, как работать станешь?

Ульянов снимает рукавицу, рукой вытирает пот со лба.

А руки-то у тебя не наши, не рабочие. С руками без мозолей работать тяжко. Вот гляди… (Показывает свою ладонь.) Мозоль — от раны защита. Видал?

У л ь я н о в (глядя на его руки). Да, действительно, мозоль — от раны защита. (Смотрит на свою руку.) И все-таки, если бы я не был интеллигентом, я хотел бы стать… знаете кем?

П е т р. Кем?

У л ь я н о в. Только рабочим!

П е т р (удивившись). Ну-у, таким, как я?

У л ь я н о в. Нет. Таким, как Иван Васильевич. (Снова берется за работу.)

Входит  Б а б у ш к и н.

Б а б у ш к и н. Шабаш, Старик, шабаш. Будя… (Разглядывает деталь.) Ничего. Считай, что урок закончил.

Ульянов снимает фартук и надевает пиджак.

Давай, Николай Петрович, так: ты нас этому учи (показывает книгу), а мы тебя этому… (Показывает на тиски.) Посмотрим, кто кого быстрее научит. (Смеется.) Можно дать?

Ульянов кивает головой. Бабушкин протягивает Петру брошюру. Тот листает ее.

П е т р (читает). «Что такое друзья народа…» Ильин. Вон что! Так, значит…

Б а б у ш к и н. Пойду встречать гостей. Пора. А вы тут потолкуйте. (Уходит.)

У л ь я н о в. Мозоли на руках… Да-а. Но ведь, товарищ Петр, надо, чтобы и тут были мозоли… (Показывает на лоб.) Согласны?

Петр молчит.

Вот скажите, что такое классовая борьба?

Петр молчит.

Вот вы на заводе выступили на борьбу со своим хозяином. Есть ли это классовая борьба?

П е т р (неуверенно). Думаю, есть.

У л ь я н о в. Нет! Это лишь первые побеги. И чтобы их не сломал ветер, им надо вырасти, сомкнуться в кроны. Вот так же и нам — надо сомкнуться! В борьбе с отдельными хозяевами надо видеть борьбу со всем правительством. Только тогда наша борьба станет классовой. А что нужно побегам, чтобы расти, крепнуть, давать плоды?

П е т р. Солнце. Дожди. Ну и воздух.

У л ь я н о в. Верно! А нам нужна партия.

П е т р. Партия? А что это — партия?

У л ь я н о в. Армия революционеров, кристально чистых, мужественных и простых. Нужна четкая организация, железная дисциплина и тончайшая конспиративная техника.

П е т р. Чтоб впритирку — паз в паз…

У л ь я н о в. Верно. Каждый — вы, он, я — должен делать свое дело. Вы по специальности кто?

П е т р. Токарь.

У л ь я н о в. А в партии вы станете, скажем, воспроизводить литературу — набирать, печатать, брошюровать…

П е т р. Это я-то?

У л ь я н о в. Другой будет развозить газеты, третий — устраивать конспиративные квартиры, четвертый — собирать деньги и так далее.

П е т р. Вот оно что! Как на заводе — каждый свое, а вместе — одно.

У л ь я н о в. И поверьте — в этой, как будто незаметной работе, больше героизма, чем, скажем, в швырянии бомб. Нам треску не надо. Мы люди скромные, мы революционеры.

П е т р. Вы сказали про меня. Ну, кто я — рабочий.

У л ь я н о в. А Бабушкин, а Шелгунов? А сотни, тысячи рабочих на заводах?.. Послушайте, вот я вам говорю одно, а Вольский — другое. И в голове у вас… как бы сказать…

П е т р. Туман. Как над Невой.

У л ь я н о в. Туман… гм… а ведь когда туман — это скверно. А что, если вы посидите сейчас с нами? Будет интересный, деловой разговор. Вы послушаете. Может, этот самый туман и поубавится. А?

Входит  З а п о р о ж е ц.

Здравствуйте, Гуцул. Наконец-то!.. Знакомьтесь.

Запорожец пожимает Петру руку и подает Ульянову рукопись.

Мои статьи?

З а п о р о ж е ц. Всю ночь переписывал.

У л ь я н о в. Зачем?

З а п о р о ж е ц. Так будет вернее. В случае чего — пусть попробуют установить, кто автор.

У л ь я н о в. Спасибо, Гуцул!

Входят  Г л е б, Н е в з о р о в а  и  К р у п с к а я. Здороваются.

Г л е б. Задержались на Семяниковском. У крановщиков.

Н е в з о р о в а. Народ кипит. Вопросов назадавали — сразу и не ответишь. «Начинаем забастовку — и баста!»

К р у п с к а я. Одни кричат: «Пусть прижимки незаконные устранят…»

У л ь я н о в (перебивая). И вы были на заводе?

К р у п с к а я. Да, конечно! Другие: «Надо расценок так составить, чтобы заработок вниз не шел». А я им говорю: а про рабочий день вы забыли? Надо, чтобы рабочий день был с семи утра до семи вечера.

Г л е б. Вот тут ребята и поднялись: в субботу, говорят, надо, чтобы шабашили в два часа дня. А если не уступят — бастуем!

З а п о р о ж е ц (Ульянову). О чем вы думаете?

У л ь я н о в. Нет, ничего… (Разворачивает план Петербурга.) Итак, поставим еще один красный флажок. Руководить стачкой, думаю, поручим Глебу…

Н е в з о р о в а. И мне!

У л ь я н о в. Нет, вам хватит и фабрики Торнтона. А вот Миноге… Товарищи, предлагаю Крупской объявить строжайший выговор.