Гончие псы Гавриила - [10]

Когда мы переехали на новую дорогу, если это можно так назвать, чтобы вернуться другим путем, сцену окрасил еще один из оттенков восточной фантазии.

Немного ниже у воды стояли несколько арабских домов. Тропинка, белая царапина на скале, круто карабкалась от деревни к дороге. И вверх по тропинке на гнедом арабском скакуне легко ехал всадник в белом бурнусе, который надувался, как парус. Пурпур и серебро сбруи сияли на солнце. У ног коня бежали две красивые гончие с длинной шелковой шерстью, с такими арабские принцы охотились на газелей.

Изгиб дороги спрятал его, и наступило время еды.

Мы увидели всадника еще раз, когда спускались в долину с другой стороны. Мы остановились больше, чем на час, а всадник, видимо, использовал короткие тропинки, которые срезали тысячу обязательных для автомобиля поворотов. Когда мы пробирались между пропастей очень высоко, так что близко лежал снег, я увидела всадника внизу в поле подсолнухов. Собаки скрылись под листьями, потом вырвались вперед на дорогу, а конь поскакал за ними галопом. Воздух там настолько чист, что я слышала стук копыт.

Перед машиной столпились дома, и всадник скрылся окончательно.

В деревне мы покупали апельсины. Это была идея Хамида. Их можно приобрести где угодно, но эти, по его словам, совершенно необыкновенные, прямо с дерева и теплые от солнца и спелости.

– И я куплю их вам в подарок, – сказал он, остановил машину в тени шелковицы и открыл передо мной дверь.

Очень бедная деревня. Лачуги с грязевыми заплатами. Но вокруг виноградники, террасы фруктовых деревьев и зерновых. Часть плодородия Богини выплеснулась на это место, несмотря на высоту. Оно, должно быть, укрыто от самых плохих ветров, а влагу дает тающий снег. Пойманная зеленая вода стояла в прямоугольных цистернах под серебряными тополями. Всю деревню заполняли цветущие деревья – не только восковые цветы и фрукты апельсинов и лимонов, но и снег груш, пронзительно розовые цветы миндаля и нежно-розовые яблони – главные деревья Ливана.

Жаркое солнце. Вокруг машины собрались дети, очень маленькие, с густыми черными волосами, огромными черными глазами, от любопытства засунувшие пальцы во рты. Казалось, мертвая деревня, полдневная смерть. Никого в полях. Если там и было кафе, то оно скрывалось в какой-нибудь темной комнате. Никаких женщин. Кроме детей, тощих кур и несчастного осла с грязной веревкой, единственным живым существом был старик, который сидел на солнце и курил трубку. Но он не шевелился, почти спал. Хамид заговорил с ним на арабском, очевидно, спросил, кто мог бы продать нам фрукты с дерева. Старик медленно шевельнул глазами. Примерно минуту вопрос пробирался по его мозгам, потом абориген вынул трубку изо рта, повернул голову примерно на три градуса, плюнул в пыль и что-то сам себе пробормотал. Потом его глаза снова уставились в пустоту, а трубка вернулась в рот.

Хамид улыбнулся, пожал плечами, сказал:

– Подождите минуточку, – и скрылся.

Я шла по улице, дети за мной. С краю дороги шестифутовая стена, казалось, поддерживала все плато, на котором стояла деревня. Ниже – террасы полей, где я видела всадника на гнедом коне. Подсолнечники были слишком высокими и густыми, чтобы там росло что-то еще, но у стены пристроились ирисы и голубые цветы, похожие на маленькие лилии, а иногда каплями крови виднелись анемоны.

Я слезла вниз. Дети полезли тоже, я им помогала, даже взяла на руки последнего – полуобнаженный трехлетний атом, наверняка чесоточный. Я вытерла руки о штаны и стала собирать цветы. Дети помогали. Большеглазый мальчик, одетый только в грязную жилетку, собрал мне пучок розовых, а маленький шелудивец привес одуванчик. Мы разговаривали – на английском, арабском и диалекте из каменного века – и прекрасно друг друга понимали. Главным было то, что я должна за компанию и цветы дать что-нибудь существенное.

– Шиллинг, – сказал надо мной Хамид.

Я подняла голову. Он стоял с краю дороги.

– Вы уверены? Это же очень мало. Их шестеро.

– Совершенно достаточно.

Похоже, он был прав. Дети схватили монетки и перескочили за забор быстрее, чем спустились вниз и без всякой помощи, кроме, конечно, самого маленького. Его вытащил Хамид, отряхнул от пыли и отправил в путь шлепком по голой заднице. Потом Хамид повернулся ко мне.

– А вы сможете? Некоторые камни не слишком хорошо держатся.

– И не буду пробовать. Просто пойду вниз и встречу вас на дороге. Достали апельсины?

– Да. Хорошо, тогда не торопитесь. Я вас подожду внизу.

Тропинка, по которой ехал всадник, была сухой и хорошо утоптанной. Примерно восемнадцать дюймов в ширину между подсолнечниками, и три каменных ступени, где одна терраса переходила в другую. Огромные цветы отвернули тяжелые головы к югу. Они росли примерно в ярде друг от друга, а между ними пристроилось какое-то другое растение с темно-зелеными листьями и коричневатыми цветочками.

Я двигалась вниз к дороге. Прошла мимо пшеницы, фигового дерева, чего-то похожего на виноград с красными цветами. Наклонилась, чтобы сорвать цветок. На стволе внизу красной краской была нарисована бегущая собака. Грубый рисунок, но очень живой. Гончая. Наверное, со всеми случается так. Стоит на что-то обратить внимание, как оно начинает беспрерывно попадаться на глаза. Даже начинаешь волноваться, что это, может, знак судьбы. Стоило Чарльзу упомянуть собак, как они начали преследовать меня по всему Ливану. Ничего странного в этом, конечно, нет. Англия, например, может с ума свести пуделями. Я вышла на дорогу.