Гончаров попадает в притон - [35]

– Еще серьезнее, садись. Ты мне платишь, я работаю на тебя.

– Сейчас. Тузик, где Тузик?

– Поехали на этой. Тузик твой тоже может быть опасен. Пойми, тебя обложили.

– Едем.

Он плюхнулся на переднее, пассажирское место, и я окончательно понял, что автомобиль ему не знаком.

– Вован, будем говорить серьезно. Не перебивай. Следы твоего брата привели меня на пляж, где работают проститутки. Там я нашел его малиновый пиджак.

– Где он?

– Сейчас увидишь, только не перебивай. Этот пиджак я нашел у одной проститутки, но она, судя по всему, ни при чем. Она привела тогда Генку в божеский вид и посоветовала подняться в трактир не пешком, а на машине. Он подошел к стоянке и попросил подвезти его. И тогда какая-то женщина, окликнув его по имени, предложила свои услуги. Он сел в «четверку» на то самое место, где сидишь ты. И машина эта была та же самая, сейчас ты на ней едешь.

– Господи, но чья она?

– Она в угоне с тридцатого июля. То есть ее угоняли не для продажи, а для того, чтобы на ней увезти твоего брата. Под твоим сиденьем установлено два электрошока. Очевидно, его сначала парализовали, а уж потом… Но давай-ка отвлечемся.

– Что значит – отвлечемся? Он жив?

– Не знаю. Давай поговорим о тебе и о твоей фирме. Кто, кроме тебя, имеет в банке право второй подписи?

– Генка.

– Значит, если ты умрешь, то право будет иметь твой брат и… Кого он приблизит, как ты думаешь?

– Думаю, он остановит свой выбор на Семушкине, сам-то он в бизнесе ни черта не смыслит.

– А твой личный капитал, как распределится он?

– Половину ребенку, а половина Генке, такое условие подписано.

– Теперь прорабатываем второй вариант. Погибает твой брат, кого предпочтешь ты?

– В смысле?..

– Кому доверишь право второй подписи?

– Своему экономисту.

– А что получится с личными сбережениями брата?

– Они целиком отходят мне. У нас никого больше нет.

– Мой тебе совет. Не отдавай право подписи своему экономисту. Ни под каким видом.

– А с какой стати? Да я и не смогу это сделать, пока жив Генка.

– Гена мертв. Все, приехали. Выходи.

– Как мертв, он же убийца?

– Нет, он не мог быть убийцей, потому как сам был убит в ту ночь второго августа.

– Но отпечатки, следы крови. Кругом отпечатки его пальцев. Меня же затрахала ваша милиция. Говорили, что я скрываю убийцу.

– Но ведь ты в это не верил.

– А факты, улики, куда деться? Я уже начал верить.

– Зря, но выходи, приехали.

– Что это, какая-то свалка.

– Свалка. Здесь и нашли твоего брата мертвым.

– Когда?

– Сегодня.

– Кто?

– Вот те ребята. Подойди к ним. Скажи хоть спасибо или что… Потом мы с тобой еще обговорим детали.

Окаменев, как на ходулях, Вован подошел к бульдозеру. Мужики, чуя дармовую выпивку, засуетились, принялись наперебой описывать процесс обнаружения и состояние трупа.

– Константин Иванович, я здесь, – тронул меня за плечо Макс. – Ваше поручение выполнил. Все в машине.

– Ты пиджак не оставил?

– Нет, на заднем сиденье валяется. Что предстоит сегодня?

– Сейчас решим.

Вован по-прежнему тупо смотрел в землю, словно до него не доходил смысл сказанного. А по обширному мусорному полю уже тут и там, словно сурки, сновали человеческие фигурки, собирая, сортируя, выбрасывая или складируя понравившееся барахло.

Пора и мне было браться за работу.

– Владимир Петрович, время не ждет, – окликнул я застывшую долговязую фигуру.

И он так же, беспрекословно повинуясь, на деревянных ногах поплелся к нам. По дороге остановился, выложил на гусеницу денежный пресс и поклонился куда-то в глубь мусора. Стакан водки я держал наготове. Не думал я, что этот циник полупреступник так расквасится. Мне казалось, он отреагирует спокойнее.

– Держи, Вован, помяни брата.

– Да, да, конечно.

Захлебываясь, он выпил стакан, вылив остатки в мусор.

– Устрою я поминки, они у меня слезами кровавыми умоются. Найди их, Гончаров. В долгу не останусь.

– Об этом поговорим часа через два. Сейчас езжай в свой трактир и жди меня там. И запомни, никаких подписей. Макс, отвези его в тот ресторанчик и следи. Никуда ни на шаг от него не отходи. Будет просить водки, выбирай бутылку из кладовой сам, но много не давай. Я приеду через час-полтора. Здесь надо поболтаться.

Ефимов расщедрился и прислал аж пять бутылок. Батон колбасы и три булки хлеба. В придачу я забрал у Макса вчерашний набросок портрета Жоры. Некрасивое это занятие – при помощи водки выуживать информацию у людей и без того ущербных, Богом обиженных. Но действует практически безотказно.

Первой подошла женщина неопределенных лет, одетая в обноски с определенным запахом, унылая и с явной грустью в глазах.

– Покойничка поминаете?

– Поминаю, сестра, – смиренно согласился я.

– А кем ему будете-то?

– Дядюшкой.

– А не нальете стаканчик, я б тоже помянула.

– Отчего же не налить, помянуть – дело святое.

Она, манерно отставив мизинчик, разом хряпнула сто пятьдесят и не спеша, с достоинством удалилась. И тут на меня, как на Бастилию, двинулась невесть откуда взявшаяся толпа. Да не хватило бы и пяти ящиков! Поэтому я поспешно закрылся в машине, через стекло выбирая информатора действительно знающего. Десятка полтора бродяг терлись вокруг машины, словно под ней лежала самая вкусная корочка сыру. Наконец до моих ушей дошел нужный мне разговор.