Гончаров и погоня за бриллиантом - [39]

- Хм, ты не учел, легаш, что я в законе, а это меняет дело.

- Жорик, я бы тебе поверил, если бы не твои слова, тобою же сказанные.

- Какие?

- "В деле играет бриллиант, а он веры и обещаний не терпит". Так?

- Хм. Так. Но выхода у тебя нет, а если ты справно проделаешь работу, появится и надежда на порядочность дяди Жоры.

- Оставив нас в живых, дядя Жора будет постоянно неуютно себя чувствовать, поэтому рано или поздно он придет к единственно правильному решению: нет свидетелей - нет и опасности.

- Логично. Но для тебя лично и твоей "кошки" есть выход.

- Какой?

- Работать у меня, зацепиться на грязном деле, и тогда ваши жизни приобретают реальные очертания, в моем понимании, по крайней мере.

- А что касается семьи Оганяна? Бандит улыбнулся и развел руками:

- Его папаша воткнул в меня тесак и крысанул алмаз, почему я должен остаться в долгу?

- Что-то не верится, чтобы армянин-интеллигент пошел на убийство.

- А ты дочитай его тетрадку, сомнения исчезнут. Там она, на письменном столе. Дочитай, а я пойду хозяйство свое посмотрю. Через часик вернусь. Только из кабинета не выходи. Мальчишки мои с ножиками кругом бегают. Еще не так поймут. Туалет за той дверью. Захочешь чего, зови Тамарку. Она все сделает вплоть до... Читай!

Людоед ушел.

* * *

"... Сынок, я с ужасом смотрел на своего попутчика, или теперь уже подельника, так у них называется. Со мной случилась полная истерика. Я что-то бессвязно лопотал, ползал, то вокруг деда, то вокруг парнишки, и, кажется, пытался делать им искусственное дыхание. А убийца тем временем выворачивал карманы старика, злобно посмеивался и показывал мне нож. Сколько продолжался этот кошмар, я не помню. Знаю только, что убийца закапывал трупы в снег, а я плакал по невинно загубленным душам.

Потом мы немного проехали на санях, но в город въезжать на этой лошади было нельзя, потому что эта лошадь убитых Михаилом людей. Когда показались огни, мы отпустили кобылу, дальше направились пешком. Да, видно, вовремя, потому что со стороны прииска показались фары нескольких машин. Возможно, искали Барановского. Сойдя с зимника, мы затаились в кустах. Мой подельник приказал вытащить еду. Боже мой! Почти в полной темноте, луна едва светила, он резал сало тем же самым тесаком, которым недавно убил людей. Сынок, ты бы видел, как он кромсал и рвал это сало! Мне было страшно. Я почти наверняка знал, что, когда отдам ему алмаз или готовые бриллианты, он, вот так же зло хохотнув, всадит нож в мою спину. Почувствовал себя обреченным. А кроме того, меня делала безумным сама мысль, что я могу лишиться моего драгоценного кумира, посланного самим сатаной. В какой-то момент, когда Михаил, отрезав очередной шматок, отложил тесак в сторону, сознание мое помутилось. Видно, сам дьявол властвовал над моим разумом. Я схватил страшное оружие и со всей силы всадил его в спину Барановского. Да, сынок, я убил его. Твой отец убийца.

Как я добрел до города? Почти не помню. Очнулся утром. Хозяйка-старушка хлопотала возле меня, делая какие-то примочки и компрессы. Температура поднялась выше сорока. Сатана жег меня изнутри. Каждый получает то, что он хочет. Получал и я. В руках держал миллионы, а одной ногой стоял в могиле. Что ж, каков товар, такова и плата. Старушка настаивала на приглашении врача, но даже в бреду я отрицательно мотал головой. Мне казалось, он сразу же поймет, что перед ним убийца.

Через неделю Бог сжалился надо мной, протянул мне руку, указал путь в жизни. Я по сей день благодарен ему и, как могу, стараюсь искупить мою вину. Помогаю детским домам, домам престарелых и т. д.

По городу пошли слухи, что разыскивается беглый по имени Михаил Барановский. Единственным человеком, способным его найти, был я, оборвавший эту волчью жизнь. Возможно, за то и простил меня Бог.

Больше двух недель выбирался я из той сибирской глухомани. Выбрался. В Москве на вокзале встретил знакомого, только что освободившегося зека. Он рассказал, что не кого-нибудь, а именно меня подозревают в убийстве некоего заключенного Корина, который и нашел изначально этот алмаз. Подозревают не только в убийстве, но и в хищении кристалла. Значит, домой возвращаться мне было нельзя. На родину предков и дальней родни тоже. Оставалось одно - жить где-то в нейтральной местности. Я выбрал Среднюю Азию.

Однако розыск был объявлен всесоюзным, поэтому пришлось сменить имя. Так я стал мусульманином. И это было еще одно страшное предательство по отношению к Богу, подавшему мне руку помощи в критический момент между жизнью и смертью.

Человек, который передаст тебе бриллианты, когда я умру, тоже мусульманин, но он мой лучший и верный товарищ, ему можно доверять. Он укажет тебе мою могилу. Не удивляйся, но на ней не будет фамилии Оганян. Прости, сынок, прости. Как мог, я вам помогал, а то, что тебе передадут, мой последний, посмертный подарок. Маме ничего не рассказывай. Та, к будет лучше. Прощай, сынок, прощай! Отец".

* * *

Я закрыл тетрадь и подумал о том, сколько же жизней унесла эта страшная и чудесная находка Корина, жертвой которой он стал первым. А сколько еще унесет?! По крайней мере, на данном этапе в очереди лидируем мы с Ленкой и Вартан. Если, продав душу дьяволу, как это сделал Самвелыч, мы с Ленкой, возможно, еще и уцелеем, то судьба Оганяна точно предрешена. Так что же делать? Думай, Гончаров, думай! Ситуация пиковая, но безвыходных положений не бывает. Под рукой вон и телефон, и факс. Факсом я пользоваться не умею, но телефонную трубку поднять в состоянии. Мозгов хватит. Нет. Мозгов должно хватить как раз на то, чтобы трубку не поднимать. Как людоед прозвал это местечко, дай Бог памяти. Кажется, Глазково. От него мы ехали еще минут двадцать. Значит, отъехали километров на тридцать. Потом начались дачи. Их мы миновали. Еще минут через десять Унжаков тормознул в редком лесочке перед железными воротами одинокого особняка, ставшего нам западней. Плохо. Не зная местности и даже направления, мне отсюда не выбраться. Тем более здесь чертова Ленка. Надо быть полной идиоткой, чтобы купиться на дешевый трюк с запиской. Но что-то предпринимать необходимо. Не сидеть же сиднем, ожидая, когда тебя трахнут по голове шкворнем. Я вышел в приемную, или, точнее, в дамскую комнату. Потому как в этот самый момент Тамара там переодевалась. Стояла только в трусиках и лифчике. Зачем он ей?