Гончарный круг неба - [2]

Дверь хлопнула. Мэнни сел на кровать.

Слабый сладковатый запах, как от свежескошенной травы. Он закрыл глаза. Из тьмы послышался отдаленный голос Мэнни:

— Хочешь быть живым?

2

Вход к Богу — несуществование.

Чуанг Цзе. XXII.

Из кабинета доктора Уильяма Хабера не было видно гору Маунт-Худ. Кабинет помещался внутри Восточной Башни Вильяметт, на шестьдесят третьем этаже, и из него вообще ничего не было видно. Но на одной из лишенных окон стене кабинета висела большая фотография горы Маунт-Худ, и доктор Хабер смотрел на нее, разговаривая с медсестрой по коммутатору.

— Кто это Орр, Пеппи? Тот истерик с симптомами проказы?

Сестра сидела всего лишь в трех футах от стены, но внутренний коммутатор, подобно диплому на стене, внушает пациентам почтение и придает веса доктору. Не годится психиатру открывать дверь кабинета и кричать:

— Следующий!

— Нет, доктор, истерик — это мистер Грин. Он придет завтра в десять. А этого нам направил доктор Уолтерс из Университетской медицинской школы. Случай ДТЛ.

— Приверженность к наркотикам. Помню. История болезни уже у меня. Ладно, пришлите его ко мне, когда он появится.

Тут же он услышал, как остановился лифт, открылась дверь, послышались неуверенные шаги в направлении приемной.

Работая, доктор мог слышать хлопанье дверей, стук пишущей машинки, голоса, шум воды в туалетах во всей башне над ним и под ним. Вся штука заключалась в том, чтобы не слышать всего этого.

Пеппи заполнила карточку, как делала это всякий раз при первом посещении пациента. Ожидая, доктор Хабер снова взглянул на фотографию и подумал, когда ее могли сделать. Синее небо, снег от подножия до вершины. Несомненно, давно, в шестидесятые или семидесятые годы. Хабер, родившийся в 1962 году, отчетливо помнил голубое небо своего детства. Сейчас вечные снега сошли с гор всего мира, даже с Эльбруса. Даже с Эвереста.

Но вполне могли и раскрасить современную фотографию, нарисовать голубое небо и белую вершину. Ничего нельзя сказать наверняка.

— Добрый день, мистер Орр! — сказал доктор Хабер.

Он встал и улыбнулся, но не подал руки, зная по опыту, что у многих пациентов выработался прочный страх физического контакта.

Пациент отдернул протянутую было руку, нервно поправил галстук и сказал:

— Здравствуйте.

Галстуком служила обычная длинная цепочка из посеребренной стали. Одет обычно, по стандарту клерка, консервативная прическа — волосы до плеч, короткая борода. Светлые волосы и глаза, рост ниже среднего, легкое недоедание. Физически здоров, возраст от двадцати до тридцати двух лет. Неагрессивный, спокойный, податливый, традиционный. Хабер любил говорить, что самый ценный период взаимоотношений с клиентом — первые десять секунд.

— Садитесь, мистер Орр. Вот сюда. Курите? С коричневым фильтром — транквилизирующие, с белым — безникотиновые.

Орр не курил.

— Что же, давайте займемся вашим делом. Вы пользовались фармокарточками своих друзей, нарушая установленную для вас квоту наркотиков и снотворного. Верно? Поэтому вас направили к парням на холме, а те рекомендовали добровольную терапию и послали вас сюда. Так?

Он слышал собственный искренний и добродушный голос, хорошо рассчитанный, долженствующий вызвать доверие пациента. Но в этом случае о доверии не было и речи. Пациент часто мигал, поза у него была напряженная. Он сглотнул слюну и кивнул.

— Прекрасно! С этим пока все. Если бы вы хранили таблетки, собираясь продать их наркоманам или совершить убийство, тогда ответственность была бы серьезней. Но раз вы только принимали их сами, наказание сведется лишь к нескольким встречам со мной. Но я, разумеется, хочу знать, почему вы их принимали. Тогда мы вместе придумаем что-нибудь, чтобы вы, во-первых, придерживались в дальнейшем квоты, во-вторых, вообще избавились бы от привычки к наркотикам.

Его взгляд скользнул по страницам досье, присланного из медицинской школы.

— Вы начали с барбитуратов, через несколько недель перешли на дектроамфитамин, потом опять вернулись к барбитуратам. Бессонница?

— Я сплю хорошо.

— Но вам снятся дурные сны?

Пациент испуганно взглянул на врача. Простое совпадение.

— Что-то в этом роде, — хрипло сказал он.

— Мне было нетрудно догадаться, мистер Орр. Мне обычно шлют людей, жалующихся на кошмары. — Он улыбнулся. — Я специалист по снам. В буквальном смысле. Онейрологист. Сон и сновидения — моя область. Рискну высказать следующую версию: при помощи фенобарбитала вы пытались подавить сны, но обнаружили, что привыкание к наркотикам все более снижает их эффект, а затем и совсем снимает его. То же самое с декседрином. Поэтому вы чередовали их. Верно?

Пациент напряженно кивнул.

— Почему промежутки между приемами декседрина становились все меньше?

— Я стал нервным.

— Я думаю. А последняя комбинация чуть не свела вас с ума. Сама по себе она не опасна. Но все равно, мистер Орр, вы занимались опасным делом.

Он помолчал, желая усилить эффект сказанного.

— Вы лишили себя снов.

Пациент снова кивнул.

— Пытались ли вы лишить себя пищи или воды, мистер Орр? Пытались ли вы не дышать?

Он продолжал говорить добродушным тоном, и пациент печально улыбался в ответ.

— Вы знаете, что сон необходим не меньше, чем еда, чем вода и воздух. Но понимаете ли вы, что просто сна недостаточно, и что вы нуждаетесь также и в сновидениях? Лишенный сновидений, ваш мозг начинает подводить вас. Вы делаетесь раздражительным, не способным сосредоточиться — знакомо вам это? И дело не просто в декседрине. Замедленная реакция, забывчивость, безответственность, склонность к параноидным фантазиям и в конечном счете все-таки сны! Наркотики не в состоянии избавить вас от сновидений, разве что убьют вас. Например, крайний алкоголизм ведет к состоянию, называемому центральным мчелиполизисом. Оно смертельно. Так вот такое же повреждение подкорки вызывается отсутствием сновидений. Заметьте, не отсутствие сна! От отсутствия специфической стадии сна, стадии «ж», периода сновидений. Но вы не алкоголик и не погибли, из чего я заключаю, что наркотики подействовали на вас лишь частично. Поэтому: а) вы в плохой физической форме от частичной потери сновидений и б) вы зашли в тупик. Так что же завело вас в тупик? Страх дурных снов, вернее, того, что вы называете дурными снами. Можете вы рассказать мне что-нибудь об этих ваших снах?