Гомункул - [21]

В подтверждение она широким жестом обвела всю улицу.

— Spiritus vitae cerebri[22], — благожелательно возгласил Кракен, — влечется к Луне тем же манером, каким стрелка компаса влечется к полюсу.

Он гордился своим запасом цитат из Парацельса, хотя тут они пропадали втуне. Крепко сжав ему руку, дама так сморщилась, что ее глаза скрылись за мясистой плотью переносицы. Потом игриво потыкала в Кракена полусогнутым пальцем.

Перед ними предстал ярко освещенный дом с табличкой на двери, гласившей: «Предоставляем кровати», и Кракен, пребывая в смешанном состоянии желания и сожаления, позволил увлечь себя вверх по лестнице и втащить в полутемную комнату размером чуть просторнее двух составленных вместе шкафов. Он споткнулся о неубранную постель и рухнул лицом вниз, накрыв собой котелок, чья крышка отлетела и звякнула о стену.

Белью не помешала бы отдушка, и немало. Он кое-как приподнялся.

— Мисс… — позвал он, вглядываясь в темноту.

Чья-то рука грубо пихнула его назад. «А она шалунья», — вынужденно признал Кракен.

— У вас не найдется капельки чего-нибудь… — начал Кракен, гадая, не мерещатся ли ему позади тяжелое дыхание и возня. Теплая рука схватила его за лямку на шее и, как только он стал приподыматься на локтях, выдернула из-под него котелок с горохом — несколько грубовато, по мнению Кракена. Он повалился на бок, когда правая рука взлетела вверх, освобождая котелок. Придется проявить чуток прыти, в этом весь секрет.

Он перекатился, чтобы увидеть свою спутницу в заливавшем комнату лунном свете. Женщина с подобной фигурой… Кракен ожидал лицезреть нечто монументальное. Однако над ним стоял мужчина, флегматично пожевывавший собственный язык.

На голове мужчины красовался черный цилиндр, смятый и насаженный на голову, точно плоский блин. Над блином был воздет котелок с горохом.

— Динер! — завопил Кракен. И тут котелок обрушился на него, описав широкую дугу. Человек в цилиндре крякнул от натуги. Кракен дернулся в сторону, защищая лицо левой рукой. Удар ожег запястье, котелок с силой врезался в скулу. Кракен откатился к стене. Похоже, в крохотной комнате нет ничего, кроме кровати, — отступать некуда.

Мужчина в цилиндре раскрутил котелок на ручке, треснул им Кракена в лоб и занес руку для нового удара. Мучитель зарычал, разинув рот, и в замерший миг полной ясности Кракен увидел, что оттуда дугой вылетают брызги слюны.

Кракен смутно пожалел, что его собственная голова послужила таким отличным препятствием для котелка, и взглядом, внезапно утратившим резкость из-за хлынувшей со лба крови, с отстраненным любопытством увидел, как Билли Динер очень медленно вытаскивает из кармана пистолет, взводит курок и прицеливается.

Персона, представшая перед сонным Уильямом Киблом, пожевывала кончик шикарной сигары. Киблу совсем не понравился облик позднего посетителя. По правде сказать, он нравился ему даже меньше, чем во время их первой встречи. От этого человека неприятно разило деньгами — запах, отдающий бентамитскими[23] чувствами самоуверенности и превосходства, кричащий о довольстве персоны самим собой и о легком недовольстве Уильямом Киблом, застигнутым врасплох в ночной сорочке и полотняном колпаке и оттого автоматически переходящим на разряд ниже.

Келсо Дрейк вынул изо рта сигару и сложил губы в маслянистую снисходительную улыбку. На нем было однобортное пальто с широким отложным воротником и шелковая шляпа, покинувшие Бонд-стрит[24], можно не сомневаться, никак не ранее недели тому назад. Кибл ощутил себя дураком в своем ночном колпаке — и даже дважды дураком, поскольку колпак был тот самый, на котором Дороти вышила забавную рожицу: один глаз ближе к носу, чем второй, и возникшая асимметрия сообщала рожице выражение кретинического косоглазия. Дрейк подобных прихотей не понимал и не одобрял, что Кибл ясно прочел в его взгляде.

Желания промышленника не изменились. Он был готов предложить Киблу деньги — очень даже изрядную сумму — за чертежи двигателя, за патент. Кибла эти посулы не интересовали.

Глаза Дрейка сузились, сумма выросла вдвое. Кибл, однако, к деньгам был равнодушен. К черту деньги! Его внезапно одолела могучая жажда. На столике лежал резной моржовый бивень, изображавший то самое животное, каковое некогда носило его в пасти. Кибл вообразил, как откручивает эту дурную башку и вливает в себя его благоухающее торфяным дымком содержимое. Но тогда пришлось бы предложить стаканчик и Дрейку, а этого ему хотелось избежать. Будь проклят Дрейк и все его аферы! Кибла тошнило от самого миллионера и от его планов крутить ткацкие станки с помощью вечного двигателя. Одна только мысль о такой фабрике как и о всякой фабрике — вызывала у Кибла тошноту, и весь подчеркнутый практицизм утилитаристского мировоззрения Дрейка внушал ему невыразимую смесь безразличия и отвращения, заставлявшую его желать поскорее возвратиться в постель и приникнуть к стакану, который поможет отправить воспоминание о визите Дрейка в небытие.

Дрейк пожевал сигару, покатал ее во рту; глаза сужены до щелочек. Это не рядовое предложение, настаивал Дрейк. У него ведь есть определенные методы. У него имеются обильные ресурсы. Он может оказать давление. Он может купить и продать Кибла дюжину раз. Он может его уничтожить. Он может то; он может это; он может и третье. Кибл в своем смехотворном колпаке лишь пожимал плечами. Висевшие на противоположной от узкого столика стене часы внезапно ожили, разразившись печальным, тягостным звоном в ритме, ничуть не согласном с проделками механических обезьянок, которые с веселыми оскалами высыпали из своего логова в корпусе часов и колотили теперь молоточками по железному осьминогу, исполнявшему роль колокола.