Голые циники - [12]

— Заебал ты меня.

— Мудак ты.

— Да, я — мудак.

Десять минут они сидели и молчали. Каждый молчал о своем. Рич о Варваре. Герка о том, что очень хотел бы быть ведущим программы «МЕНЯ УЖЕ НЕТ».

* * *

Барони заканчивали семейный ужин.

— Господин Барон…

Маленький Оська весь вытянулся, он уже знал, что когда отец обращается к нему так официально — будет серьезный разговор. Он сложил вилку и нож «без десяти», вытер губы салфеткой и посмотрел в глаза отцу.

— Уважаемые Барони, хочу вам сообщить, что сегодня один из членов нашей семьи, а именно Остап, совершил, по мнению директора частного лицея имени Михаила Ломоносова, проступок. Слово предоставляется обвиняемому.

Оська встал. Посмотрел в глаза маме, отцу и Славке.

— Я купил пятнадцать мадагаскарских тараканов.

— Ты лишаешься карманных денег на месяц.

— Еще черные нитки и иголку.

Мама не удержалась:

— Ты мог бы взять их дома.

— Нет, не мог. На физкультуре я отпросился в туалет и распорол подкладку пиджака однокласснику. Запустил туда тараканов и зашил дырку… но не до конца.

Слава не удержалась и рассмеялась в голос. Отец строго посмотрел на дочь, а мама тихонько улыбнулась.

— Что потом?

— Потом закончился урок и все пошли переодеваться. Переодеваемся мы быстро, потому что на этой перемене у нас обед. Все торопятся. Ну, этот одноклассник первым переоделся и побежал с пиджаком в руке в столовую. Мы за ним. Все толкались, вот он тараканов и не чувствовал. Но потом, когда все стали кушать и наступила тишина, тараканы зашевелились, и он их почувствовал. Да… один из них через дырку вылез и заполз ему на плечо.

Слава рассмеялась второй раз. Она очень любила Оську. Называла его «Осень».

Отец прервал ее:

— Слава, потом зайдешь ко мне в кабинет. У меня будет и с тобой разговор. Более серьезный, чем твой истеричный смех, — и уже к Оське, иронично: — Так что, сын, дальше было? Мы все внимание.

— Дальше… А дальше он завизжал, как девчонка. Даже хуже девчонки. Завизжал так, как мальчики-трусы визжат.

— А ты такой храбрец, ты бы не завизжал?

— Я бы закричал.

— Продолжай.

— Он сдернул пиджак, и тараканы побежали по полу. Все ребята стали кричать, кто-то веселиться…

— Словом, ты сорвал обед?

— Да.

— Что дальше?

— Многие стали топтать его пиджак с тараканами на полу и порвали его.

— Продолжай — продолжай…

— В это время я взял одного таракана и, пока все отвлеклись, засунул его в котлету однокласснику.

Славка, поймав взгляд Оськи, нарисовала пальцами в воздухе сердечко.

— Потом все успокоились. Точнее — директор всех успокоил… Сказала, что найдет виноватого. Ну, все сели и продолжили обед…

Славке не терпелось.

— Он съел его?

— Нет… не съел… Выплюнул… и… стошнил…

После паузы отец начал первым:

— Это все?

— Все.

— Это все ужасно, сын. Ты лишен на три месяца карманных денег, ты отдашь однокласснику свой лучший костюм, а главное — ты извинишься перед ним на завтрашнем школьном обеде. Публично. Понятно?

— Понятно.

— Понятно?! Нет, не понятно: Мне не понятно!!! Почему ты согласился со мной?!

— Я слушаюсь тебя.

— Почему ты не объяснишь причину этих поступков?! Может быть, она уважительная?! Может быть, твой одноклассник — придурок, и ты — прав. Почему ты боишься меня?!

— Он придурок, пап. Он нарисовал на стуле учительницы мелом член, а она села. Все смеялись, а она — плакала. И я не боюсь, я люблю тебя…

Барони переглядывались между собой. Семья.

— Значит, так, — отец встал из-за стола, — Слава ко мне в кабинет, а с вами, молодой человек, мы завтракаем перед отправлением в школу и продолжаем сегодняшний разговор.

Около кабинета он развернулся:

— Милая, наполняй ванну.

— Со свечами?

Юрий Исаакович улыбнулся. Впервые за весь вечер.

— Вячеслава, прошу вас ко мне на аудиенцию.

И только тогда, когда Славка зашла в кабинет, он повернулся к жене и дыханием сказал: «Я люблю тебя».

* * *

Три часа ночи. Варвара лежала на полу. Наркотическое опьянение превратилось в отчаяние. Она встала и подошла к зеркалу. Ненавидела ту, в зеркале. Та была чудовищем, а она была несчастной. У той, в зеркале, на шее были синяки от рук Ричарда, а у нее на шее были объятия его рук. У той была разбита губа, а у этой следы от поцелуев. Та хотела убивать, а она хотела тихонько плакать. И плакала. И чем больше плакала, тем больше копилась злость и месть.

Металлическая рамка с фотографией, на которой они с Ричардом целовались в музее Сальвадора Дали в Фигерасе, вылетела на улицу, разбив окно.

— Ебись с кем хочешь! — Она так зло еще никогда не кричала. — Але, справочная, дайте мне телефон платных объявлений по аэропорту Шереметьево. Вас не ебет!!! — кричала и не слышала. — Объявления по Шереметьеву? Слушайте, дайте объявление. Я потеряла моего мальчика, я его потеряла… Не перебивайте меня! Его зовут Ричард. Я его очень люблю. Передайте ему по радио… Передайте ему по радио: «Ебись с кем хочешь, ебаный мудак!!!»

* * *

— Ты к окну? — спросил Герка Рича в самолете.

— Я какну? Да ладно, мне даже не шутится.

— Знаешь шутку из «Снежной королевы»? «И Герда, расставаясь с Каем, сказала на прощанье: Пока, Кай».

— Смешно.

— Что собираешься делать с Варей? Она ведь любит тебя.

— Я написал ей записку своей кровью в ванной.