Голубой трамвай - [10]

Потом ей надоело. Или не надоело, а просто туман окутал ее так плотно, что Майка могла только переступать с ноги на ногу, потирать руки и заглядывать за угол дома.

Несколько раз она делала туда шаг, и потом – два назад. Туда маленький шажок, а назад – два больших. Или три.

Наконец шажок застыл и перешел в следующий. Потом – в следующий, и еще в следующий… На цыпочках, как вор, Майка закралась за угол – и сразу нырнула в густую тьму. Свет фонаря не попадал сюда, и она не видела даже своих рук.

Тьма облепила ее так, что было тяжело дышать. Сжав губы, Майка медленно-медленно плыла в ней, держась за стену (та противно мазалась сыростью, но вариантов не было). Глаза никак не могли привыкнуть, и Майка изо всех сил пялилась в черное, чтобы увидеть хоть что-то, кроме плывущих мушек.

Рука тронула то, что могло быть дверью. Ощупав ее, Майка оглянулась (свет фонаря больно кольнул глаза) и хотела постучать. Может, консьержка откроет…

Но передумала. Наткнувшись на ручку, потянула ее и почувствовала, что дверь не заперта.

Майкиных внутренностей, наверно, уже не было. Вместо них был один сплошной туман, и он лип к ней изнутри. Майка старалась не думать ни о чем, кроме того, что сейчас она просто откроет дверь, и…

Вдруг тьму расколола белая молния.

Она обожгла Майкины глаза, и те слепились наглухо, чтобы не сгореть.

Кто-то рядом орал и хватал ее за все подряд. Свет жег сквозь веки, и она защищалась от него руками, вырвав их из чужих рук…

– Да это же просто шут, – услышала она сквозь собственный визг.

Шмыги и молния

Трудно сказать, кто первым перестал кричать – она или тот, другой. И когда Майка поняла, что белая молния – это просто фонарик, бивший в глаза, горло продолжало рваться в крике (хоть не было уже ни сил, ни воздуха).

– Я думал, чур какой-то, – слышалось рядом. – Белый весь, волосы красные…

– Меньше в чуров надо верить!

Голоса были перепуганными и мальчишескими.

Не опуская рук, Майка решилась наконец приоткрыть глаза и глянуть сквозь пальцы.

– Фонарь убери! – прохрипела она, моргая изо всех сил.

Молния метнулась вниз, и Майка увидела две скрюченных фигуры с кляпами во рту. Веня и Иван Артурович!..

– Что вы с ними сделали? – пыталась кричать она, и не выходило – связки не смыкались. – А ну… отпустили их! Отпустили, я сказа…

– Не шуми, – попросили из темноты. Майка повернулась к фонарю и увидела вихрастый силуэт, и рядом еще один. – Шмыги набегут… или нюхачи…

– А эти кто? По панели шатаются, в заброшку лезут, – другой ткнул фонарем в Майку. – Нюхачи и есть!

– Буц их разберет! Ты кто? – спросил ее первый.

– Я шут, – ответила она. (Почему-то ей показалось, что так надо ответить.) – А вы кто?

– Что ты здесь делаешь, шут? Это твои люди?

– Мои, – сказала Майка и закашлялась. – Я… я вам ответила, а вы мне нет. Что это за дела вообще? Что мы вам сделали?

– А… может, они не нюхачи? – неуверенно спросил второй.

– Ну да, слушай их больше… И этого вяжем! – первый показал на Майку.

– Я те ща кээк свяжу-у! – взвыла Майка (откуда-то к ней вернулся голос), размахнулась и черканула ногтями темноту, задев что-то мягкое.

– Ааай! – завопило мягкое. Майкины руки опять кто-то хватал, а она рычала и царапалась как кошка, скрючив пальцы, которые все время били по живому. Дом снова наполнился воплями.

Наконец один шумно рухнул на пол: Иван Артурович подставил ему подножку. Второй отскочил, уронив фонарь, который Майка тут же подхватила и направила ему в лицо.

Это был кудлатый мальчишка с исцарапанными щеками (моя работа, подумала Майка). На полу валялась его точная копия.

– Не подходи, – прохрипел мальчишка. – Живым не дамся!

– А мы не это!.. – крикнул его близнец с пола. – Мы просто играли тут… У нас и лимиты есть!

– Развязать! – приказала Майка, кивнув на пленников.

– А ты царапаться будешь? – опасливо спросил первый.

– Буду! А ну развязали быстро! – гаркнула она и закашлялась.

Близнецы подчинились, вздыхая и говоря «буц подери». Они были совершенно одинаковые, только царапины в разных местах.

– Тьфу! – сплюнул Иван Артурович, когда его рот освободился от кляпа. То же самое сделал и Веня. – Ну, Майка, ты у нас… ты просто… Ребят, вы чего сразу нападать, а?

– А вы чего к нам лезете? – спросил первый, сматывая веревки.

– Я же говорил: заблудились мы! Верить надо людям!

Близнецы расхохотались.

– Вы, наверно, все шуты, – сказал второй. – Только одного вырядили, а других не успели.

– Сами вы шуты гороховые! – Майка вдруг вспомнила это выражение. Тут оно было в самый раз. – Вам чего не спится вообще? Все умные люди ночью спят!

Мальчишки опять расхохотались.

– Наверно, это не нюхачи. Это бродячие артисты какие-то…

– А почему бродячие артисты не могут быть нюхачами?..

– Кто-то идет, – вдруг сказал Веня.

* * *

Все умолкли. В тишине слышался шорох – то ли шаги, то ли дыхание.

– Гаси фонарь, – шепнул первый и выдернул его из Майкиных рук.

– Дверь не закрыли!

– Тихо!..

Майка не дышала.

Эти несколько секунд тишины, когда вдруг все застыло тьмой, были самыми невыносимыми секундами ее жизни.

И когда сверкнул луч фонаря – не мальчишеского, а чужого, из-за двери, – и знакомый голос крикнул – «здесь!» – она даже обрадовалась, хотя было ясно, что радоваться нечему.