Голубой огонь - [48]

— Тебе лучше не выходить одной после наступления темноты, — сказал он. — Кругом шатаются бандиты, от которых не жди ничего хорошего.

Возможно, он надеялся, что она ничего не видела, но такой маневр она не примет. Ее чувство осторожности вдруг исчезло.

— Маре придется идти домой одной в темноте, — сказала она немного задиристо.

Когда она говорила это, то чувствовала, что слова ее болезненны и импульсивны. Он посмотрел на нее долгим взглядом, затем пошел прочь, не ожидая продолжения. Медленно проследовав за ним в дом, ощущая дрожь и раздражение, она услышала, как он сказал Вилли, что скоро можно подавать ужин.

Сама мысль о еде была ей противна. Она взбежала по ступеням наверх в спальню. Если бы она не была так прямолинейна, он обнял бы ее и успокоил. Возможно, ничего дурного для нее не было в его встрече с Марой. Он бы объяснил, что все, что у него было с Марой, было давно и что он любит одну только Сюзанну. Но она вела себя вызывающе и не может обижаться за то, что он отвернулся от нее.

Когда Вилли пришла звать ее к ужину, ей не хотелось идти. Сославшись на головную боль, она сказала, что ляжет спать. Вилли мягко вышла из комнаты, а Сюзанна, накинув стеганый халат, бросилась на кровать. Теперь слезы без труда катились по ее щекам, и она не пыталась остановить их. Образ Мары Белман стоял между нею и Дэрком, и она не знала, как противодействовать прошлому, которое неизбежно проникает в настоящее.

Сейчас она видела Мару не такой женщиной, которая потеряла любимого человека, а такой, которая никогда не уступит его. Она видела ее такой, какой и Дэрк должен был видеть ее: красивой, уверенной в себе и ядовитой. То есть обладающей теми качествами, которых у Сюзанны не было. Чем была для него Мара раньше? Чем она является сейчас? Снова и снова эти мучительные вопросы прокручивались в ее голове.

Снизу из столовой доносились звуки сервировки стола. Неосознанно она прислушалась к ним, и в ней начала расти робкая надежда: может быть, поужинав, он поднимется к ней наверх и станет меньше сердиться? Наверняка он поймет ее боль и придет, чтобы успокоить ее.

Но она услышала, как после ужина он переместился в гостиную, где обычно пили кофе. Она слышала, как Вилли принесла серебряный сервиз и затем вернулась на кухню. Дэрк пил кофе один, все еще сердитый, все еще отчужденный.

Она повернулась лицом в подушку и снова заплакала горько, как ребенок. Когда кто-то прикоснулся к дверям спальни, ее сердце глухо и с надеждой забилось. Но, открыв глаза, она обнаружила, что это всего лишь Вилли. Появление цветной девушки оторвало ее от мыслей, полных жалости к себе и отчаяния, и она поняла, что нужно собрать волю и сделать усилие, чтобы, по крайней мере внешне, показать, что все в порядке.

Вилли вошла, неся в руках поднос, который затем поставила на прикроватную тумбочку.

— Я принесла вам немного вкусного томатного бредая, — сказала она. — Позвольте мне поправить вам подушку, чтобы вы могли сесть и поесть.

Вкусная южноафриканская тушенка издавала аппетитный запах, и Сюзанна решила, что девушка, которая принесла ее, хочет отвлечь ее от горестных мыслей.

— Останься и поговори со мною, Вилли, — попросила она.

— Я останусь, если вы хотите, миссис Гогенфильд, — согласилась Вилли.

Она взбила Сюзанне подушку, поставила поднос ей на колени и осталась стоять перед кроватью в ожидании.

— Садись, — сказала Сюзанна. — Как мы сможем разговаривать, если ты будешь так стоять?

Настороженность появилась в лице девушки, но она не двинулась в сторону стула.

Сюзанна съела полную ложку бредая и нашла его изумительно вкусным. Чувство жалости к себе понемногу проходило.

— Послушай, — сказала она, чувствуя, что больше раздражена традициями Южной Африки, чем поведением Вилли. — Ты женщина, и я женщина. Пожалуйста, присядь и поговори со мной.

Все еще настороженно, с инстинктивным недоверием к той, у которой была белая кожа, Вилли в ожидании присела на край стула.

— Почему между нами должна быть разница? — спросила Сюзанна.

— Я работаю у вас, в вашем доме, — серьезно ответила Вилли. — Считается невозможным…

Сюзанна быстро прервала ее:

— Раньше никто не обслуживал меня. Мне неудобно чувствовать себя госпожой. Я не умею управлять домашним хозяйством.

Вилли опустила черные ресницы и ничего не ответила.

Сюзанна сделала новую попытку, измученная своей неспособностью преодолеть пугливость девушки, ее недоверчивость.

— Мой отец сказал мне сегодня, что ты обручена с Томасом Скоттом. — Она проглотила еще одну ложку тушенки, наблюдая за Вилли. — Ты собираешься выйти за него замуж?

На этот раз Вилли ответила со спокойной сдержанностью:

— Я не обручена с Томасом. И не собираюсь за него замуж.

В ее словах промелькнул упрек, и Сюзанна, вспыхнув, сказала:

— Извини. Я не должна была спрашивать тебя. Сегодня я весь день допускаю бестактности.

Сделав над собой усилие, Вилли попыталась преодолеть свою сдержанность:

— Я не возражаю против ваших вопросов. Брак между такими людьми, как я и Томас, непростая вещь. Мы вынуждены думать о будущем. Что будет с нашими детьми? Это меня пугает. Я не могу брать на себя ответственность за судьбу детей в сегодняшней Южной Африке, которую мы знаем.