Голубок и роза - [21]
Изнеженный, эксцентричный, полный бестолковой отваги и лишенный жесткого порядка мир нашего Юга. Мир, породивший самых фанатичных католиков и самых отъявленных еретиков. Полный любви, песен, рутьеров, Достоинства, Доблести, куртуазности, глупости, ереси, потрясающей душу красоты — и юношей, которым снятся розы, дама Юность, страна Пресвитера Иоанна… И наша страна, Опустошенная Романия. Наш мир, который через много лет попытаются собрать из песен, как из кусочков разбитого витража. Но мы больше не будем убегать, нет, не будем.
7
Я, герольд графа Раймона Тулузского, нашел своего друга после штурма каркассонского пригорода Бург. Это был август двести девятого, ужасно жаркий и страшный месяц. Помню, тогда я все время, не переставая ни на миг, хотел пить. А у тех убитых, кто был изнутри осажденного города, рты и вовсе обметались черной кромкой. У них в Каркассоне, говорят, колодцы пересохли. Наш-то отряд снаружи стоял, в ставке франков-крестоносцев: так велел граф, потому что не было другого шанса подтвердить верность церкви и сохранить хотя бы Тулузен.
Мы, люди графа Раймона, каждый раз ходили собирать трупы с тайным ужасом. И надеждой. Боялись увидеть среди убитых врагов кого-нибудь из своих родичей. Надеялись — среди раненых… Или вообще не увидеть их там, лучше всего — вообще не увидеть. Мы ведь не хотели участвовать во всем этом, вы знаете. Мы старались в этом почти не участвовать. Но что было делать, как не принять узенькую, безнадежную дорожку нашего графа, обменявшего свою честь — на жизнь нашего города. Так, мы, герольды с алыми тулузскими крестами на одежде — знаком, на который презрительно косилось остальное воинство — бродили среди трупов, ища своих. Нас было немного — таких, кто искал своих среди убитых с обоих сторон. А над нами, на холме, безнадежно красивый, скалясь в пламенеющее небо рядами островерхих башен, гордо умирал город Каркассон. Однажды в выжженном, курящемся пригороде Кастеллар в меня всадил из укрытия стрелу невидимый лучник, должно быть, человек моей крови. Я, согнувшись, отскочил за каменный остов дома, еще сочившийся теплым вонючим дымом, а бывший со мною герольд-франк уложил стрелка метким попаданием в горло. Подходя, чтобы осмотреть мертвого лучника, я увидел черные спутанные волосы из-под кожаного шлема, пузырящийся кровью большой рот — и едва не узнал Арнаута из Каталонии, своего друга. Наверное, виною тому дергавшее болью простреленное бедро и пот, заливавший глаза, потому что Арнаута я уже один раз так находил. Пять дней назад.
Он лежал тогда среди многих других простых ополченцев, не разберешь — лучник ли сержант, поистрепавшийся экюйе или просто человек, защитник несчастного города. Лицом вверх, неловко вывернувшись — видно, упал на бегу. Смуглые люди бледнеют в желтизну. Доспех — так себе, кожаный с нашитыми пластинками. Оружие у него изъяли на пользу дела бывшие здесь до меня.
Жить-то надо. Герольдам тоже нужно жить. Такая у них профессия: по совместительству — мародеры. Не пропадать же добру, прости, старый друг. Я прикрыл Арнауту безумно косивший, подмигивавший черный глаз с остановившимся выражением страха и тоски (увидел смерть?) И пошарил ему на шее, под доспешком и одеждой. Взять с него обычно было нечего, но надежда всегда есть, мало ли — значок какой, подвеска… На шнурке я нашел серебряный, очень красивый медальончик — Дева Мария, ясно — сувенир из Рокамадура, тонкая работа. На обратной стороне — раздельная надпись на латыни: «Я католик, и потому в случае смертельной опасности прошу за меня молиться Нашей Госпоже.»
Я помолился за него, конечно.
Опустил его тяжелую, усталую голову обратно на землю, встал на колени и скоренько помолился «Salve Regina»[2]. Мой друг Арнаут был катар и бездарный трубадур, самый бездарный из нашей дружеской компании. Но Дева Мария, милостивая, mater misericordiae, наверное, все равно приняла мою молитву.
Она ведь простит, что Арнаут так и не научился ни латыни, ни чтению.
Все чудеса св. Доминика, здесь описанные, взяты из его житий, хотя и помещены в иную обстановку. Прошу и прошу прощения у отца Доминика, если что-нибудь написано мною не так.
2002-09-02
© Copyright Дубинин Антон О.П. ([email protected])
Мир, в котором сверхсовременные технологии соседствуют с рыцарскими турнирами, культом служения прекрасному и подвигами странствующих паладинов.Мир, в котором Святой Грааль — не миф и не символ, но — реальность, а обретение Грааля — высокая мечта святого рыцаря.Легенда гласит: Грааль сам призовет к себе Избранных.Но неужели к таинственной Чаше можно добраться на электричках?Неужели к замку Короля-Рыбака идут скоростные катера?Каким станет Искание для семерых, призванных к поискам Грааля?И каков будет исход их искания?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Действие происходит в альтернативном 1980 году, в альтернативных Москве-Риме-Флоренции, которые во многом — но не во всем — совпадают с прототипами. Предупреждение: в этом тексте встречаются упоминаются такие вещи, как гомосексуализм, аборты, война. Здесь есть описания человеческой жестокости. Часть действия происходит в среде «подпольных» католиков советской России. Я бы поставил возрастное ограничение как 16+.Некоторые неточности допущены намеренно, — в географии Москвы, в хронологии Олимпиады, в описании общины Санта-Мария Новеллы, в описании быта и нравов времен 80-х.
Действие происходит в том же королевстве, что и в маленькой сказочке «Родная кровь».
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.