Голубое поместье - [112]

Старческая сухая рука поднимается и гладит Рут по щеке.

Она отступает, и Френсис видит, как груди ее прижимаются к руке старика. Лайтоулер отодвигается, и она валится на него. Напилась, думает Френсис с раздражением. Ей надо лечь. Он пытается пробиться к ним сквозь толпу. Но Тони ухватил его руку, требуя пива или чего-нибудь еще.

Руки старика крепко держат Рут, голова его медленно опускается к ней. Деталей происходящего Френсис не видит, мешает разделяющая толпа людей, но он думает: Боже, неужели Питер целует ее? Похоже, что так, но этого не может быть. По возрасту он годится ей в деды. Как она может!

— Уйди! — Он отталкивает Тони, но тут Джилл и Мэри перекрывают ему дорогу. Он ругается, Мэри моргает. Он вновь обидел ее, но ведь ему надо пройти. Просто абсурдно! Здесь, в его комнате… почему эти люди движутся так медленно, почему они препятствуют ему?

Наконец он пробился. Они уже в коридоре. Рут по-прежнему припадает к старику.

— Рут, с тобой все в порядке?

Голова ее поворачивается у его плеча.

— Френсис…

— Пойдем. — Он делает шаг вперед и пытается обхватить ее рукой за плечи. От нее чем-то пахнет — не гашишем, — и он не знает, что это такое.

— С ней все в порядке, — говорит старик, вновь принимая на себя ее вес. — Я дал ей одну из моих турецких сигарет, но, пожалуй, табак оказался для нее крепковат. Я позабочусь о ней.

— Нет. Только не вы. — Френсис не смотрит на Лайтоулера. Он решил избавить Рут от этого человека. Он не хочет думать, на что это похоже, не покажется ли он смешным или грубым. Он не доверяет этому человеку.

Лайтоулер говорит легко и непринужденно:

— Френсис, я — дядя Рут, и вам нечего беспокоиться. Ей нужно лечь. Вы согласны с этим? — С этим спорить нечего. — Это моя комната. А она живет в Лангвите.

— Вы можете выгнать их, а?

Мгновение Френсис смотрит на старика. И двигается — медленно, но решительно. Зажигается свет, выключается музыка. Гости, ворча, расходятся.

В комнате грязно — пепел, бутылки, крошки пирогов. Френсис распахивает окно, и холодный ночной ветер вымывает дым. Лайтоулер подводит Рут к постели и кладет, подняв ее ноги на одеяло.

— Может сделаем ей кофе или что-нибудь другое? — бросает старик через плечо. — Я останусь с ней.

— Я не уйду отсюда, — говорит Френсис. Он открывает дверцы буфета, за ними стоит небольшая миска из нержавеющей стали и зеркало. Наполнив стакан водой, он подходит к постели и без колебаний выплескивает содержимое в лицо Рут.

Та в ярости фыркает, трезвея на глазах.

— Френсис, в самом деле! В этом не было необходимости!

— Ты выпила слишком много.

— Это же вечеринка. Рождественская. В любом случае какое тебе дело?

— Ты ведешь себя как дура.

— И ты тоже, Френсис. Ты у нас страж моральных устоев. Какая самоуверенность! Я думала, с тобой будет веселее.

— Тебе следовало бы поберечься, ты это знаешь.

— Заткнись, Френсис! — Рут очень сердита, и он не знает, не преступил ли действительно пределов дозволенного. А потом смотрит на Питера Лайтоулера и понимает, что все в порядке.

Рут тоже смотрит на Лайтоулера, и настроение ее снова меняется. Она мирно улыбается.

— Прости меня за это, дядя. Тебе надо было предупредить нас о своем визите.

— И что бы вы сделали? Отложили бы вечеринку? — Он обворожительно смеется.

— Во всяком случае, предложили бы тебе кофе. Френсис, тыне…

Немыслимо. Это обычный, самый обычный визит старого родственника, ничего особенного. А Рут уже лучше, она пришла в себя. Он, Френсис, вел себя как дурак, незачем было беспокоиться.

Все еще без улыбки, погруженный в сомнения, он оставляет комнату.

Джилл и Мэри на кухне, они пытаются вымыть посуду. Сбоку два бокала в помаде. Всегда добросовестные, чего требуют их левые взгляды, и усердные в работе… Он не обращает на них внимания, понимая, что они наблюдают за ним и что он прервал какую-то интимную болтовню. Он берет три кружки и насыпает в них ложкой кофейный порошок.

— Френсис… — Мэри подходит и становится возле него. — Понимаешь, я не хочу вламываться…

— Ну и не надо.

— Но Рут сказала нам. О ребенке.

Он не может ничего сказать. Почему? Какое им, собственно, дело?

А тут еще Мэри, добродетельная, истинная католичка! И какое право имеет Рут обвинять его в самоуверенности, когда сама проболталась?

Мэри смущена, как и следовало бы. Он совсем не хочет разговаривать с ней. Неужели она решила убеждать их в отношении аборта?

Словно целый век прошел, пока закипел чайник.

А потом вдруг музыка, очень громкая музыка доносится из комнаты. «Лед Зеп. III». Странно, думает он. Вот уж не подумал бы, что старик обнаружит подобные склонности. Он разливает воду и, поставив кружки с кофе на блюдо, несет их в коридор.

Дверь закрыта. Глупо, должно быть, он захлопнул ее сам. Он стучит.

— Эй, откройте!

Он не может ничего слышать за музыкой.

— Рут? — Он ставит блюдо и вновь пытается открыть дверь. И тут вспоминает, что его ключ остался возле постели.

И тогда им овладевает паника. Рут осталась за дверью с этим человеком, который зовет себя ее дядей, и Френсис понимает, что не должен был оставлять их.

— Рут! — кричит он. — Открой дверь!

— Что такое? — Мэри вновь оказалась у его плеча. — Ты не можешь войти?