Голубое поместье - [108]

Она откинулась назад в кресле и вздохнула. Очень хорошо, подумала она. Я здесь — и рукой отодвинула эту мысль.

Это дом. Память ее уверенно и спокойно вступила в поместье, хотя она не была там сорок лет. Сорок лет она прожила неизвестно где. Пустые годы, подумала Элизабет. Как мало осталось от них в памяти… Он предлагал отвезти ее домой, этот мальчишка, голосом которого говорила смерть, вернуть ее в Голубое поместье.

Туда, где ей положено быть.

43

Через два часа Элизабет ожидала Тома в холле. Медсестра подготовила для нее сумку, уложив несколько вещей. Врачи рассчитывали, что старуха скоро вернется.

Элизабет неуверенно моргнула сестре. Она знала, что они больше не встретятся, и пыталась понять, нужно ли ей что-нибудь говорить. Но женщина заторопилась прочь, и она опоздала. Элизабет вздохнула. Она сидела в высоком кресле, руки были спокойно сложены на коленях, сумка стояла на паркете возле нее.

На решение потребовалось немного времени. К тому моменту, когда Том вернулся с чаем, она уже сделала свой выбор: надо хотя бы повидать дом последний раз перед смертью.

Она поняла, что страх оставил ее. Наверное, помог возраст, решила она. Чего бояться, когда смерть и без того рядом? Что еще может ранить ее теперь? Все чувства давным-давно отгорели, сделались гладкими и безликими в этом долгом сне. У нее не осталось любимых, некого даже оплакать.

Дверь открылась. Мальчишка — молодой человек — торопливо направился к ней через холл. Она все не могла запомнить его имя, хотя медсестра повторила ей несколько раз.

Он казался таким усталым, бедный мальчик, таким серьезным.

— Это все, что вам нужно? — спросил он. — Надо мне сказать, что мы уезжаем?

В холле было пусто. Чай развозили по комнатам. Вдалеке нашептывал столик на колесах, стучали двери.

— Нет, пойдем. — Теперь она уже не могла дождаться, когда наконец оставит это место, тихую мертвизну ожидания.

Он протянул руку, и Элизабет встала, радуясь поддержке. А он подал ей две палки, которыми она пользовалась, и пошел вперед открывать дверь, взяв с собой ее сумку.

В нем было столько энергии. Она коренилась не только в молодости. Этот мальчишка давно растратил излишки. Но шаги его пружинили, в них было нечто туго свернувшееся и динамичное.

Он помог ей сесть в странную низкую машину. Она села спереди — рядом с ним — и позволила пристегнуть себя. Элизабет ощущала непонятную пассивность; она охотно позволяла ему руководить собой.

В разговоре она ограничилась несколькими предложениями. Глянув в сторону, она видела его профиль, угрюмый и невеселый рот.

— Поместье переменилось с того времени, когда вы в последний раз были там, — сказал он, нарушая молчание. — Оно, пожалуй, запущено. И нуждается в работе.

Машина двигалась быстрее, чем прежде, невзирая на оживленное движение вокруг. Она не узнавала дорогу: просторное, многополосное шоссе, вьющееся по мостам и ныряющее в тоннели. Она предполагала, что они поедут через Вудфорд, потом по шоссе до Лаутона, потом — кругом — до Уэйк-Армс через леса, но они, похоже, ехали другим путем.

— Мы едем не так, — проговорила она, расстроенная безжалостно урбанистическим ландшафтом.

— Этот участок шоссе открылся недавно. Он идет в Кембридж, а мы свернем у Харлоу… Вы, конечно, последний раз ездили здесь очень давно.

— Да, очень. — Прежде чем ты родился, едва не сказала Элизабет, но что-то удержало ее. Она не хотела воспоминаний. Приступать к ним было еще слишком рано.

— Вам тепло? Я могу включить нагреватель.

Она на мгновение удивилась. Стояла середина лета, от раскаленной дороги разило. На Элизабет была блузка, хлопковое платье и кардиган, и она видела, что молодой человек вспотел. Тут она поняла, что он нервничает в ее обществе: либо испуган, либо благоговеет.

Что происходит? Почему ее присутствие настолько смущает его?

— А кто теперь живет в поместье? — спросила она. Руки ее более не лежали на коленях.

Он помедлил, прежде чем ответить, и она затаила дыхание.

— Ваша правнучка Кейт и Саймон, сын Алисии.

— Да, я помню Саймона. Он был очаровательным ребенком. А кто еще? Вы?

Он покачал головой, не отводя глаз от дороги.

— Я сейчас в коттедже садовника.

— Я не хочу быть третьей, — пожаловалась она. — Могу ли и я остаться в коттедже?

— Там живет и садовник!

— Садовник? — она немедленно почувствовала себя иначе. Уверенной, спокойной. — Шэдуэлл? Неужели Шэдуэлл до сих пор там? — Она немедленно умолкла, потому что, конечно, Шэдуэлл просто не мог оставаться в живых.

— Он зовет себя Физекерли Бирном. И провел в доме немногим больше чем я, но Рут…

— Рут? Кто это Рут?

Она увидела, что юноша напрягся, как его руки стиснули рулевое колесо.

— Ваша внучка, — сказал он несчастным голосом. — Я… мне не хочется говорить вам, но она очень больна. Ходят слухи, что она умирает. В доме произошел несчастный случай. Она упала… — И он посмотрел на ее лицо.

— Но там же был садовник?! Почему же он… — Но садовник никогда ничего не предотвращал. Он всегда опаздывал — так уж следовало из схемы.

Рут. Дочь Эллы. Дитя, которого она, Элизабет, так и не узнала.

— Я не знала ее, — сказала она печально. — Я… заболела, когда услыхала о смерти Эллы.