Голубое и розовое - [6]

Лидия Дмитриевна. Они незамужние.

Маруся. Все? И Мопся тоже?

Лидия Дмитриевна. Дети! Я рассержусь! Ну почему вы Софью Васильевну Мопсей зовете?

Женя. Так ведь она Мопся и есть… (Сморщила лицо очень похоже.) Разве не Мопся?

Лидия Дмитриевна. Она ведь неплохой человек…

Все. Она? Мопся? Не плохая? Она ужас какая плохая! Мы ее ненавидим.

Лидия Дмитриевна. Напрасно! Она старая, больная, одинокая… Ни детей, ни родных…

Звонок — конец урока.

Ну, дети, прощайте! Учитесь хорошо! Не забывайте меня! (Пошла к дверям.)

Девочки бегут за ней, кричат: «Прощайте, Лидия Дмитриевна!», «Дорогая!», «Золотая!» Целуют, обнимают ее. Мопся вошла, молча наблюдает эту сцену, стоя одна в стороне.

Маруся (Жене). Знаешь, хорошо бы, конечно, если бы у царицы сын родился… Но еще бы лучше, если б Мопся на ком-нибудь женилась!.. Она тогда от нас уйдет…

Девочки побежали за Лидией Дмитриевной с возгласами приветствия и прощания. Мопся одна. Подошла к окну, прислонилась к слепому, закрашенному стеклу. Плечи ее вздрагивают. Блюма возвращается в зал. Волосы ее просохли; она вихрастая, как никогда раньше. Остановившись в нескольких шагах от Мопси, смотрит на нее большими сострадательными глазами. От жалости к Мопсе и страха перед собственной дерзостью голос ее срывается.

Блюма. Софья Васильевна, вы… вы тоже огорчаетесь, что Лидия Дмитриевна выходит замуж?

Мопся резко повернулась к Блюме, на секунду остолбенела от неожиданности.

Софья Васильевна, не надо… не плачьте, пожалуйста…

Мопся (вне себя от бешенства). Вы опять? Опять в завитках? Опять нагофрились?

Блюма. Софья Васильевна, они сами. Ей-богу, они сами… после холодной воды…

Мопся. Вам сама начальница говорила… Она вас предупреждала. Ну, если вам не угодно слушаться, пеняйте на себя! (Тащит Блюму к царскому портрету.)

Возвратившиеся в зал девочки смотрят на Мопсю и Блюму.

Блюма. Софья Васильевна, не говорите начальнице! Не выгоняйте меня из гимназии. Я все буду делать, только не выгоняйте! Мой папа умрет, если меня выгонят…

Мопся. Вот, все смотрите! Ее бы следовало исключить — да, да, следовало бы! — но для первого раза я ее только наказываю. Под портрет!.. До утра под портрет!..

Звонок — конец перемены.

На молитву, медам! На молитву.

Девочки молча становятся на молитву. Женя двинулась к Блюме, которая прижалась к стене под портретом.

(Окликает Женю.) Шаврова, я что сказала? На молитву! Дежурная, читайте молитву!

Катя вышла вперед, осенив себя крестом, читает молитву бархатным голосом благонравной ученицы.

Катя. «Благодарим тебе, создателю, яко сподобил еси нас благодати твоея, во еже внимати учению… Благослови наших начальников, родителей и учителей и всех ведущих нас к познанию блага и подаждь нам силы и крепость к продолжению учения сего…»

Катя широко крестится, девочки и Мопся тоже.

Мопся. А теперь пансионерки идут в столовую обедать, приходящие — в швейцарскую. Не топать, не шаркать, не шуметь… Одеться — и домой!..

Девочки парами идут из зала, Мопся — за ними.

Блюма (под портретом, лихорадочно приглаживает свои злополучные вихры). Я всё, всё… Я буду каждые полчаса под кран ходить… Только не выгоняйте!.. (Плачет тяжело, как взрослый, раздавленный горем человек.) Только не выгоняйте…

Женя (вихрем влетает в зал, бросилась к Блюме). Блюма, родная, золотая, не плачь! Мопся — жаба проклятая. Блюмочка, я тебя больше всех люблю… Ты у меня самая дорогая подруга. Пожалуйста, не плачь…

Блюма. Она меня на всю ночь? Да?

Женя. Мы что-нибудь придумаем, Блюма… Нянька придумает! Ты не бойся! А если страшно, ты стихи читай вслух!

Блюма. Я не про то… Папа мой… Он подумает, что меня извозчик задавил…

Женя. Я к твоему папе Няньку пошлю сказать, чтобы не беспокоился…

Блюма. Пошлешь, Женя? Верно пошлешь?

Женя. Вот тебе крест! Нянька пойдет! Где ты живешь? Говори скорей…

Блюма. Тут близко, за углом… Немецкая улица, дом Левина. Мастерская, где игрушки чинят… Не забудешь, нет?

Женя. Будь спокойна. Нянька сделает. И тебя мы здесь не оставим, не бойся… (Порывисто обняла Блюму и убежала.)

Блюма (старается взять себя в руки). «Прибежали в избу дети, второпях зовут отца…» Ой, портрет! Смотрит! (В желании уйти от глаз портрета прижимается к стене вплотную под ним.) «…Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца…» Нет, не надо про мертвеца… «А щука чуть жива лежит, разинув рот, и крысы хвост у ней отъели…» Тут, наверно, мыши есть… и крысы тоже!

Дверь зала захлопывается. Слышно, как поворачивается ключ в замке.

Уже! Заперли… (Сорвала с плеч платок, закуталась в него с головой, вся съежилась под портретом, бормочет с отчаянием.) «Играйте же, дети, растите на воле, на то вам и красное детство дано, чтоб вечно любить это скудное поле, чтоб вечно вам милым казалось оно…»

Последнее впечатление зрителя от этой картины: под огромным портретом царя, странно рельефным в сгущающихся сумерках, маленькая съежившаяся фигурка в платке бормочет стихи.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Швейцарская. Вешалки пустые. Только на одной из них висит Блюмино пальтишко. Под лестницей — каморка швейцара. Женя тихо крадется вниз по лестнице, припадая к перилам, спустилась, юркнула в дверь каморки швейцара.