Голубиная книга анархиста - [15]

— От лихого человека, / От напрасного от слова, / Сохрани… помилуй! / Что он молит и просит, / То создай ему… — Она открыла глаза и, ясно взглянув на Эдика, спросила: — О чем вы, дяденька, молите?

Эдик почесал подбородок.

— Э-э-э… Ишь, как шпарит. Ты бы так и работала складно, девка. В самодеятельности, что ли, выступала?

— Хыхы, — просмеялся Вася. — Это древняя самодеятельность.

— То песни-молитвы, — сказала Валя.

— Ладно, — откликнулся Эдик, сбавляя тон. — Молитвы молитвами, но здесь не богадельня, ребята. Включу вам свет — все сделайте, приду проверю.

Он погрозил коротким пальцем с грязным ногтем и ушел. Вася усмехался.

— А здорово это у тебя получилось.

Валя поправляла волосы, охорашивалась.

Все доделав, они выключили свет и пошли было к вагончику, но потом повернули к дому Эдика. Уже пора было забирать ужин. В доме работал телевизор: «В Москве прошла акция движения „Антимайдан“, организованная в связи с годовщиной протестов в Киеве, в ходе которых погибли более ста демонстрантов и которые привели к отстранению президента Украины… „Антимайдан“ назвал события в Киеве „переворотом“… По сообщению арабской газеты „Аш-Шарк аль-Аусат“, в руки ливийских радикальных группировок попала часть химического оружия, принадлежавшего ранее Муамару Каддафи, и они уже провели первые испытания этого оружия… Армия Нигерии сообщила о том, что ей удалось вернуть контроль над городом Бага на северо-востоке страны, сотни жителей которого были в январе убиты боевиками исламистской группировки „Боко харам“».

— Ну чего, все чики-чик?! — крикнул из комнаты Эдик, когда Вася и Валя вошли.

— Да, — ответил Вася.

— Эй! Я спрашиваю… — начал Эдик.

Но тут Надежда Васильевна ему сама ответила:

— Да, да, тебе говорят.

Подавая контейнер Вале, она внимательно глядела на нее.

— Хлеба-то хватает? Не стесняйтесь, скажите.

Валя кивнула. Забрав свои коробки с ужином, они отправились восвояси.

В вагончике было холодно. Зажгли лампу. Вася решил сначала затопить печку, а потом ужинать. Но Вале не терпелось, и она сразу стала есть. А Вася, глотая слюнки, разводил огонь. Наконец пламя загудело в железной печке. Вася открыл свой контейнер. Валя разлеглась на койке и курила сигарету.

— Проклятье, — заворчал он, попробовав картошку. — Остыла уже. На чем бы подогреть?

Отыскав железную миску на полке, он переложил картошку в нее и поставил на печку. Вскоре запахло подгоревшей картошкой.

— Возьми тряпку, — предупредила Валя.

Вася обвернул руку тряпкой и снял миску. Шумел огонь в печи, красноватые отсветы бросала лампа.

— Вася, — подала голос Валя. — Что такое… основная… основная теория?

Вася Фуджи поперхнулся и взглянул на Валю, на ее лицо в струйках табачного дыма.

— Не знаю, — ответил он. — Смотря о чем речь. Основная теория в какой области?

Валя мотнула головой, как бы сбрасывая вопрос. Вася снова занялся картошкой. Доев, обернулся к Вале.

— Может, та, про которую Эйнштейн догадался? Великий физик.

— Чиво это такое? — спросила Валя.

— Ну… Теория относительности. Искривление времени-пространства, черные дыры, отклонение света… Даже машина времени.

Валя встрепенулась.

— Ага, — пробормотала она, — машина? Поезд?

— Какая разница. Из этой теории выходит, что можно совершать путешествия во времени. Попадать, короче, в прошлое. Или в будущее. Но сам Эйнштейн считал это лишь… ну, научной фантазией, точнее выводом, который в реальности не имеет смысла. Зачем тебе это?

Валя не ответила.

— Алиса, ну, та штучка с кроликами, как раз и попадала в какие-то искривленные пространства, — сказал он. — Наркоманы ее обожают.

Они укладывались спать. В вагончике было тепло, даже жарко. Вася попросил Валю задуть лампу, но та не двинулась. Он решил пересилить ее лень и тоже не вставал, чтобы загасить лампу. Ей-то дотянуться было ближе. Но она не делала этого.

В доме кто-то был, точно. Точно-точно. Как только они вошли, сразу ощутили чье-то присутствие. В кухне — никого. В спальне — никого. А вот в большой комнате? И здесь — никого. Сервант. Стол. Стулья, телевизор, диван. За шторами — никого. Они сели на диван. Между ними оказался чемодан. Он лежал на диване. Она прикоснулась к выпирающим округлостям чемодана. И отдернула руку, взвизгнув: кожа чемодана дышала. Он тут же рванул крышку… Ах!

В чемодане лежал, подтянув колени к самому подбородку, человек.

— Кто ты такой?!

— Извините, извините, — бормотал человек.

— Вор!!!

— Извините…

— Полицию…

— Не надо, я прошу, прошу вас. Я ничего не взял, ничего, совсем, клянусь. Умоляю.

— Не клянись!

— Почему?

— Таково поучение!

— Хорошо, не буду. Я никогда больше не буду клясться. Никогда.

— Точно?

— Клянусь… То есть — нет. Но обещаю, да, вот-вот, обещаю. Даю слово. Слово можно давать?

— Слово?.. Это не клятва.

— Тогда я пошел?

— Ну смотри же.

— Да, да.

Он ушел, а они еще ходили по дому, считали деньги из шкатулки, доставали цепочки, медальоны, все проверяли, рылись в шкафах, перебирали ложки. Как вдруг она спохватилась: где котенок? Но и котенок был здесь, он вылез из-под комода, позевывая розоватой крошечной пастью, потягиваясь.

И тут раздался стук. Или звонок. Они открыли дверь. На пороге стоял тот вор, на руках он держал медвежонка.