Голубая спецовка - [35]

Сегодня, 20 марта, купил газету и на первой странице читаю написанное крупными буквами: «Стоимость лиры вновь поднялась на 3,7 процента от доллара». Вчера еще лира падала, рушилась, проваливалась; сегодня ее статус магическим образом восстанавливается. Главная заслуга в этом, разумеется, принадлежит съезду христианско-демократической партии. В огромном зале съезда над многочисленными венценосными головами порхают святые с ангелами, поэтому все, несомненно, идет к лучшему. Когда наступит очередь съезда ИКП, вот увидите, та же лира скатится на самую низкую ступень, как это произошло с франком, когда левые собрали на выборах 51 процент голосов. Все рассчитано, ничто не происходит случайно; сколько голов, столько ушлых умов. Хозяева + ХДП + Ватикан заставляют нас плакать горькими слезами в отместку за «жаркую осень», за 12 мая, когда проголосовали в пользу развода, за 15 июня и так далее, за самую малую победу левых сил и рабочего класса. С этой целью они прибегают к стратегии напряжения, безработице; бензин на вес золота, цены взвинчены до безумия, и, словно этого мало, постные рожи по телевизору продолжают требовать от нас новых усилий и жертв. Ради ясности, чистоты в своем доме и ради справедливости мы действительно готовы на любые усилия, в противном случае одолевают сомнения: зачем все это нужно и кому? Неужели ради дальнейшего откорма большой свиньи?

Иногда слышу в свой адрес презрительное: вон, мол, «поэт» наш пошел. Мечтатель! А я думаю: черт вас побери, ведь все люди на свете мечтают. С той разницей, что у одних мечты злые и эгоистичные, а у других — добрые и человеколюбивые. Что ж здесь плохого?

Сегодня, 20 апреля, спустя почти три месяца после происшествия с автомобилем, я впервые выхожу на работу. Едва переступаю порог цеха, как жуткая вонь — какая-то гниль вперемешку с серой — забивает мне носоглотку, и через несколько минут весь чистый воздух, которым я дышал эти месяцы в общественном парке, выветривается из легких. Увидев меня, начальник цеха впадает в страшный ажиотаж, ему не терпится поставить меня на рабочее место. Видать, все три месяца носился с этим желанием. Пытаюсь от него улизнуть, ищу выхода на волю, но не меньше сотни рук хватают меня за спецовку и волокут к станку. Оттуда летят искры, пыль с водой, а я стою расставив ноги, в точности как три месяца назад. Заложило нос, свербит в горле, память перебирает все рекомендации по поводу затемнения плевры, которое у меня осталось и навряд ли теперь пройдет: не потеть, избегать пыльных помещений, газа, дыма…

Оказывается, завод по-прежнему борется за новые трудовые договоры. Я уходил — была борьба, вернулся — все еще борются. Профсоюзный лидер сообщает для общего сведения: сегодня забастовка с 10.00 до 11.00. Замелькали в черных от работы руках колоды карт; большие консервные банки, пластмассовые ящики, бидоны превращаются в импровизированные стулья, отполированная поверхность разметочной плиты становится великолепным столом, по которому можно звонко шлепать неаполитанскими картами. Заветный час забастовки напоминает прогулку заключенных в тюремном дворе. А я иду за территорию завода, подальше, где нет асфальта, собираю всякие пахучие травинки: дома покрошу в салат.

Наши трудовые договоры все еще висят в воздухе. Бастуем с ноября прошлого года! Эта долгая, напряженная борьба длится уже много месяцев.

Сегодня вечером, выйдя с работы, решаю прокатиться в Бари. Рейсовый автобус в мгновение ока заполняют пассажиры — рабочие и служащие предприятия, где я тружусь. Следующая остановка у консервного рыбозавода. Там почти что одни женщины. Многие из них — немолодые, грузные, с землисто-серыми, унылыми лицами. Их появление в автобусе сопровождается тяжелым запахом тунца пополам с крепкими духами, что вызывают тошноту. Бедняжки, чтобы перебить тунцовую и сардинную вонь, льют на себя флаконами дешевые духи — по две монеты за литр. Самое интересное, что вечером по телевизору показывают рекламу упомянутой консервной фирмы, где все блестит и сверкает: бесконечные пляжи с золотым песком, морские глубины с таинственным колыханием водорослей, бегущие наперегонки девушки, похожие на лилии. Нередко при сильном ветре рыбная вонь доносится до нашего завода.

Злосчастные земли Юга! Они нуждаются в человеческой щедрости, любви и преданности. Однако наши политики только осыпают нас словами, тысячами ничего не говорящих слов. Я, может, что-нибудь не то скажу, но, по-моему, многие наши правительственные деятели-южане — подлинное бедствие для Юга.

Первое предприятие, куда я устроился работать в Бари, представляло собой длинный и узкий барак. Мой ветхий токарный станок с приводными ремнями располагался в угловой части барака, в метре от стены, откуда торчали длинные ржавые гвозди, а на них чего только не висело: болты, шестерни разных размеров, покрытые плотной, словно подвенечное платье, застарелой паутиной, масленки, гайки, тиски… К стене были прибиты технические таблицы, фигуры всевозможных святых, среди которых главенствовал святой Николай. Бывало, вечерами, когда хозяин уезжал к клиенту собирать какой-нибудь механизм, я чувствовал себя потерянным среди старых чудовищных машин; тогда, опустившись на колени перед стеной с шестернями и фигурками святых, я плакал от тоски и молился.