Голубая луна - [29]

— Она это нарочно сделала, — пояснил Шанг-Да.

Джемиль посмотрел на него вопросительно.

— Анита притворилась, что потеряла сознание, — пояснил Джейсон. — И вид у нее был действительно жалостный.

Я пожала плечами:

— Никому я не позволяла специально бить ботинком по моей роже. Но уж если меня свалили, я стала показывать, как мне больно. Таким образом мы сами могли бы выдвинуть обвинения в нападении.

— Я не знал, что ты так хорошо умеешь врать, — заметил Джемиль.

— Век живи — век учись, — ответила я. — А где Ричард? Мне нужно с ним поговорить.

Джемиль оглянулся на один из коттеджей, потом снова на меня. На его лице было выражение, которого я не могла понять.

— Моется, переодевается. Он два дня провел в одной и той же одежде.

Я вгляделась в это тщательно сделанное лицо, пытаясь понять, чего он мне не говорит.

— Джемиль, в чем дело?

— Ни в чем.

— Джемиль, не зли меня. Мне надо говорить с Ричардом — и прямо сейчас.

— Он в душе.

Я мотнула головой, и она от этого заболела.

— Ладно, хрен с ним. В каком он домике?

Джемиль покачал головой:

— Дай ему пять минут.

— Больше, — невыразительным голосом произнес Шанг-Да.

— Да в чем дело? — Я начала раздражаться.

Дверь домика за спиной Джемиля открылась, и в проеме появилась женщина. Ричард держал ее за руки и вроде бы старался выставить из дому — ласково, но твердо.

Женщина обернулась и увидела меня. Волосы у нее были светло-каштановые, а прическа такая, будто сделана без каких-либо усилий, хотя чтобы уложить ее, требуются часы. Она отодвинулась от Ричарда и пошла, крадучись, к нам. Нет, ко мне. Темные глаза смотрели только на меня.

— Люси, не надо, — предостерег ее Ричард.

— Я просто хочу ее обнюхать, — ответила Люси.

Так могла бы ответить собака, если бы умела говорить. Обнюхать, не посмотреть. Мы, приматы, склонны забывать, что для прочих млекопитающих обоняние важнее зрения.

Пока Люси шла ко мне, мы могли с ней изучить друг друга. Она была лишь чуть повыше меня, примерно пять футов шесть дюймов. На ходу подчеркнуто покачивалась, развеваясь, короткая фиолетовая юбка, показывая чулки и подвязки. В черных туфлях на каблуках Люси шла грациозно, почти на носочках. Из-под расстегнутой светло-лиловой блузки виднелся черный лифчик, подчеркивающий, как он подходит к остальному белью. И либо это был лифчик с поддержкой, либо сама девушка была крепко сбита. Она столько нанесла себе косметики, сколько я когда-либо на себя намазывала, но она наложила ее умело, и кожа выглядела отличной и гладкой. Темная помада на губах смазана.

Я глянула на Ричарда, оставшегося позади. Он надел синие джинсы — и больше ничего. На обнаженной груди повисли капельки воды, густые волосы прилипли к лицу и плечам мокрыми прядями. На губах у него была размазана темная помада, как фиолетовый синяк.

Мы смотрели друг на друга, и вряд ли кто-нибудь из нас знал, что тут сказать.

А эта женщина знала.

— Значит, ты и есть человеческая сука Ричарда.

Прозвучало это настолько враждебно, что я не могла не улыбнуться.

Это ей не понравилось. Она подступила так близко, что мне пришлось отодвинуться, чтобы край ее юбки не задевал меня по ногам. Кто она такая — у меня сомнений не было. Сила ее танцевала по моей коже, как волна муравьев. Она была сильна.

Я покачала головой:

— Послушай, перед тем как мы займемся какой-нибудь разборкой с вервольфовской фигней или того хуже, личной фигней, мне надо поговорить с Ричардом насчет его тюряги и зачем местные копы взяли на себя труд его туда законопатить.

Она моргнула.

— Мое имя — Люси Уинстон. Запомни.

С расстояния в несколько дюймов я глядела в ее светло-карие глаза. Настолько близко, что видела, как они слегка неровно подведены. В тюрьме Ричард вспоминал Люси. Он же не мог встречаться с ними обеими?

— Ричард говорил мне о тебе, Люси.

Она снова моргнула, но на этот раз — в недоумении. И оглянулась на Ричарда.

— Ты говорил ей обо мне?

Ричард кивнул.

Она подалась назад и, казалось, готова была разрыдаться.

— Тогда почему...

Я переводила взгляд с него на нее и обратно. Хотелось мне спросить «почему — что?». Но я не спросила. Люси мне не нравилась, и это меня радовало. А если она разревется, то испортит мне удовольствие.

Я подняла руки, будто сдаваясь, и обошла ее. Я направилась к Ричарду, потому что нам надо было поговорить, но вид Люси в чулках и подвязках сделал это занятие куда менее приятным.

Что он делает — не мое дело абсолютно. Я сплю с Жан-Клодом. И уж не мне кидать в него камнями. Так почему я так стараюсь не дать себе разозлиться? Наверное, лучше не искать ответа на этот вопрос.

Ричард отступил от дверей, пропуская меня, и закрыл за мной дверь, прислонившись к ней спиной. Вдруг мы оказались одни, одни по-настоящему, и я не знала, что мне сказать.

Он стоял, опираясь спиной на дверь, держа руки позади себя. На голой коже торса блестели капельки воды. У него всегда была красивая грудь, но, наверное, он регулярно поднимал тяжести с тех пор, как я последний раз видела его без рубашки. У него был агрессивно-мужской торс, но чуть-чуть не хватало того избытка мышц, который так стараются обрести бодибилдеры. Он стоял спиной к двери, мышцы живота слегка выдавались. Когда-то я могла бы помочь ему вытереться. Волосы его начали высыхать густой волной. Если он их не причешет, ему придется их намочить и начать сначала.