Голубая бусина на медной ладони - [6]

Настоящий мастер кийяфы не только читает пустыню, он чует и умеет найти в ней воду, распознает ценные минералы — словом, видит не только то, что на земле, но и то, что под землей. Может быть, именно с таким мастером мы и встретились у черных бедуинских шатров — Муджиб, Иван Петрович и я?

Куда же мы ехали в тот солнечный, но холодный осенний день? Конечно, в Рас-Шамру… Мы выехали из Алеппо, местные жители называют его «Халеб аш-Шахба»— «пепельно-серый Халеб». В лавках гудели круглые жестяные печки, и под сводами старого базара сладко пахло керосиновой гарью.

Колесо отскочило в шестидесяти километрах от Алеппо. Один из гостеприимных бедуинов объяснил нам, что деревушка, едва виднеющаяся вдали, и холм рядом с ней называются Телль-Мардих.

— Четвертый год копают этот холм люди, — сказал бедуин. — Нашли развалины древнего огромного города. В нынешнем году их ждет особенная удача. Я знаю, ведь мне ведома кийяфа…

Но мы пропустили эти слова мимо ушей, торопясь в Рас-Шамру, где еще в 30-х годах было сделано археологическое открытие, во многом менявшее представление о месте древних народов, населявших эту землю, в истории мировой цивилизации. Представления, гласившего: «Сирия — перепутье культур, перекресток народов, пересечение цивилизаций».

Давным-давно, более тысячи лет назад, в различных уголках обширного арабского мира уже существовала изощренная традиция стихотворных и прозаических восхвалений родных мест: чей край древнее? Чей род знатнее? Чьи мужи мудрее и доблестней? И тысячу лет мекканцы и уроженцы Северной Аравии спорили об этом с жителями Йемена, иракцы препирались с магрибинцами. Не последними в споре были и сирийцы. Похвала Сирии начиналась, по обычаю, притчей о том, как основатель ислама Мухаммед отказался ступить под сень цветущих садов Дамаска, объяснив своим спутникам, что ему уготовано оказаться в раю лишь единожды. Сирийцы уверены, что и сам земной рай, Эдем, находился в дамасском оазисе Гута. Впрочем, иракцы заявляют, что земной рай помещался в Ираке, на берегу Евфрата.

Говоря о Сирии, надлежит вспомнить Омейядских халифов (661–750 гг.), в чьи славные времена Дамаск был столицей государства, простиравшегося от долины Инда до африканских берегов Атлантики. Нельзя забыть и об эмире Сейф ад-Дауле, храбром военачальнике и щедром покровителе искусств, правившем Северной Сирией из Алеппо в 944–967 годах.

Вспоминали, что и гроза крестоносцев Саладин, или, вернее, Салах ад-Дин (1138–1193 гг.), многие свои победы одержал на сирийской земле, где и остался лежать рядом с дамасской мечетью Омейядов. В этой же мечети, бывшей сначала арамейским святилищем бога-громовержца Хадада, затем римским храмом Юпитера, а позже христианской базиликой, покоится, по преданию, голова Иоанна Крестителя.

Мусульмане-шииты верят, что другая гробница, находящаяся в восточной части мечети Омейядов, хранит голову имама Хусейна, внука Мухаммеда. Немало других легендарных могил знает Сирия. Самая знаменитая из них — могила Авеля, жертвы первого братоубийства, согласно Библии и Корану. У небольшого святилища, увенчанного куполом с полумесяцем, юноши из религиозной общины друзов до сих пор по пятницам водят хороводы в честь первого мученика.

Многое еще мог бы сказать стародавний панегирист во славу Сирии. Но в любых похвалах он вряд ли вышел бы за пределы библейского и мусульманского преданий. В последнем особенно сильно проявился дух кочевников-бедуинов, относившихся к царственным развалинам языческого прошлого без особого любопытства, но со страхом и предубеждением.

Громадный римский амфитеатр в Боере, способный когда-то вместить пятнадцать тысяч зрителей, гигантские храмы Баальбека, гордые колоннады и арки занесенной песками Пальмиры и другие памятники объявлялись творением нечистой силы, работой джиннов и шайтанов. Еще доисламский поэт ан-Набига аз-Зубьяни знал легенду о том, что Пальмиру построили джинны по велению царя Соломона, которому, как позже было сказано в 38-й суре Корана, Аллах подчинил «шайтанов, всякого строителя и водолаза». Поэтому и сейчас не каждый отважится разгуливать среди развалин после захода солнца.

В начале нашего века рост сирийского национального самосознания принес важные перемены. Представление о родине расширилось от порога отчего дома до границ всей страны, а слово «прошлое» стало включать в себя не только знакомые предания старины, но и историю всего родного края.

Выходцы из христианских общин Сирии принялись заинтересованно изучать богатства культуры своих мусульманских соотечественников. Те, в свою очередь, начали отдавать должное иноверным героям Сирии, подлинным и мифическим. Вспоминали сурового апостола Павла, проповедовавшего христианство враждебным гражданам Дамаска. И другого апостола, искусного живописца Луку, которого называют автором иконы Богородицы, хранящейся в знаменитом монастыре Седнайя.

Утверждая независимость страны, ссылались на языческую царицу Пальмиры Зиновию, бросившую вызов самому Риму. И все чаще уже не боязнь, а интерес и гордость вызывали руины былых времен. Отношение к прошлому стало меняться еще решительнее после археологических раскопок. А для археологов трудно найти землю благодатней, чем сирийская. Здесь каждый холм может скрывать древнюю крепость, каждый камень стеречь вход в пещеру с неведомыми свитками. И тем не менее сложившаяся историческая традиция продолжала отказывать этой стране в самобытности, повторяя привычные слова о том, что Сирия — это не более чем перекресток культур, буфер между цивилизациями.