Голова путешественника. Минута на убийство - [6]

– Преступлениями, – ответил я.

Он бросил быстрый взгляд на дочь, потом снова уставился на меня. На лице его появилось совершенно иное выражение – настороженность? непонимание?..

– Что? Вы читаете детективные романы?

– Ничего подобного, он ими живет, – вмешался Пол. – Найджел на короткой ноге со Скотленд-Ярдом. Так что берегитесь, он человек опасный.

Ванесса радостно захлопала в ладоши:

– Послушайте, ведь это то, что нужно! Когда Торренс перебьет всех своих конкурентов, мистер Стрейнджуэйз его выследит!

– Они, почти все, уже давно поумирали сами. И смердят, – произнес Торренс.

Упершись в меня немигающим взглядом, Мара спросила, не специализируюсь ли я на каком-нибудь определенном виде преступлений. Тут забеспокоилась миссис Ситон и поспешно заметила, что я, конечно, не настроен сейчас вести профессиональные разговоры.

– А мне интересно! – возразила Мара капризным детским голосочком.

– Ну, как вам сказать… Например, я участвовал в раскрытии ряда убийств.

Напряжение, возникшее было после последних слов Мары Торренс, кажется, немного ослабло. На лице Роберта Ситона не осталось и следа его обычной задумчивости и рассеянности, он прямо дрожал от любопытства, словно терьер перед крысиной норой. Он сказал:

– Это, я думаю, ужасно захватывающе! Я имею в виду точку взрыва – точку, на которой данный мужчина или данная женщина вдруг вспыхивает. По-моему, это у всех бывает по-разному.

– Вот бы посмотреть, как Лайонел взорвется! – захихикала Ванесса. – Вот увидите, он будет гореть огненно-красным пламенем.

– А по-моему – чистым белым огнем, – язвительно пробормотала мисс Торренс, сделав ударение на слове «чистым».

Лайонел швырнул в сестренку диванной подушкой.

– Но чаще всего убийства бывают преднамеренными, а не из-за внезапного взрыва чувств, разве не так?

– Дети, что за жуткие разговоры, – проронила миссис Ситон.

Но ее муж пропустил намек мимо ушей.

– Я не это имею в виду, Лайонел, – продолжил он свою мысль. – Каждое убийство – это акт страсти, как бы долго преступник к нему ни готовился. Я говорю о точке загорания в каждом человеческом существе. Вот посмотри – ты можешь страстно желать избавиться от кого-то, можешь строить планы в своем воображении; ты уверен, что это так, не всерьез, и тебе нравится представлять, чем бы ты его убил, при каких обстоятельствах, как бы создал себе алиби и так далее… При этом, сам того не замечая, ты протягиваешь бикфордов шнур из своего воображения в реальную действительность. И вот наступает момент, когда ты видишь, что шнур подожжен, по нему ползет искорка и ты уже не в состоянии остановить взрыв. Ты обречен совершить то, что казалось тебе только фантазией.

– Ой, – воскликнула Ванесса, – папочка, не говори такие страшные вещи!

Я сказал что-то о том, что точка взрыва будет зависеть от того, насколько убийство, которое ты мысленно запланировал, совместимо с твоей натурой, твоей личностью. Если мотив убийства несостоятелен, то есть не связан с самым сильным элементом твоей личности, господствующей страстью, то никакой бикфордов шнур не загорится.

– Но кто же будет задумывать убийство, если не затронуто то, что ты называешь господствующей страстью? – весьма резонно заметил Пол.

– Разговор становится интересным, – медленно, с расстановкой произнесла Мара Торренс. – Скажите же нам, какой, по-вашему, мотив мог бы подвигнуть каждого из нас переступить последнюю черту?

Я ответил, что не знаю присутствующих достаточно хорошо. Молодая женщина провела в воздухе сигаретой и остановилась на миссис Ситон.

– Давайте, Джанет. Мистер Стрейнджуэйз недостаточно хорошо нас знает, поэтому мы сами расскажем ему о своих мотивах. Начинайте.

– Моя дорогая Мара, я не люблю этих игр в правду. Они всякий раз заканчиваются слезами.

– Ладно, я скажу за вас. Это очень просто. У Джанет господствующая страсть – это Плаш-Мидоу и все, что в нем находится. Она убьет каждого, кто посягнет на это… Теперь ваша очередь, Пол.

– Я чистый альтруист. Я бы мог убить во имя блага человечества. Хотелось бы мне собрать в одной комнате руководителей великих держав, наставить на них автомат и пообещать, что если они через три часа не договорятся о запрете атомной бомбы, я открою огонь.

– Ну что ж, неплохо. А ты, отец?

Реннел Торренс вытер жирное лоснящееся лицо.

– Я художник. На убийство меня подвигло бы только благородное чувство. Я бы…

– Хм. Или если бы кто-нибудь встал между тобой и твоими земными благами, – перебила его дочь снисходительно-презрительным тоном. – Ты можешь убить в панике. А также, возможно, ради выгоды, если это окажется более или менее безопасно, а выигрыш будет очень значительным… Ну, Роберт убил бы за искусство, правда, Роберт?

– Возможно, вы и правы, моя дорогая, – мягко промолвил поэт. – Вот только я никогда бы не смог заставить себя взглянуть в лицо своей жертве. Мое убийство отнесли бы к разряду тех, которые совершаются издалека – знаете, что-нибудь вроде пилюль с цианидом в пузырьке из-под аспирина.

Тут Ванесса, сидевшая себе тихонечко в облаке своих желтых волос и что-то соображавшая, вдруг задумчиво проговорила:

– А мне хотелось бы отравить нашу химичку, мисс Глабб. Каким-нибудь медленно действующим ядом. И потом смотреть, как она извивается и корчится у моих ног…