Голова, которую рубили - [14]

Ни у кого из присутствующих (даже, как это ни странно, у контролера) морда толстой не была, и я отнес эти слова на счет плотненького мужичка, стоявшего на ступеньках около дверей. Старичок же, видимо, решил, что оскорбляют именно его, привстал на цыпочки и попытался тюкнуть бабусю костылем, но, к сожалению, не дотянулся. Тут еще трамвай вдруг резко затормозил, и костыль, описав в воздухе широкую дугу, вонзился в живот молодому контролеру. Тот выругался, ничуть не смущаясь тем, что вокруг могут находиться дети, и, пошатываясь, на полусогнутых ногах поспешил удалиться в другой конец трамвая.

Тут и бабуська, обозвав дедушку обидным «кабыздох», выскочила на остановке и, тараня граждан необъятным торсом и корзиной с семечками, скрылась в неизвестном направлении. Трамвай набился до отказа, потому что остановкой был вещевой рынок.

Меня вплотную прижало к старичку, а Сева не менее плотно прижался ко мне и часто задышал в затылок.

— Вот так мы и живем! — выглядывая откуда-то из-за моего плеча, проскрипел старичок. — Меня вчера вот так же жена обругала. Она у меня за Выбримордина, а я нет. Я за этого… мм… Владиленович который.

— А мы сегодня хорошему человеку голову отрубили, — ни с того ни с сего сказал Сева. Я вздрогнул. Старичок улыбнулся:

— Да ну? Правда хорошему?

— Сволочью был, если отрубили, — многозначительно произнес мужчина, стоявший чуть позади старичка. На лице его, в морщинах и мутном взоре читалась многодневная и беспробудная пьянка.

— Нет, хороший он был. Я з-знаю! — ответил Сева, которого, видимо, кто-то розовый с рогами и хвостом тянул сейчас за язык. И усердно так тянул! — Он инопланетянином был.

— Все инопланетяне сволочи! Ни разу не встречал порядочного пришельца! — Мужчина вновь очень многозначительно икнул. Похоже, сейчас он пребывал в том самом состоянии алкогольного опьянения, при котором хоть и соображается, но с очень большим трудом.

— Пришелец, говорите? — Старичок улыбнулся, он, конечно, не верил ни единому Се-виному слову, — И какой же он? Восемь лап? Или три головы?

Я толкнул Севу локтем под ребра. Он не почувствовал.

— Одна голова, — пробормотал он задумчиво. — Он человеком б-был, я же говорю. 06-бычным таким. С белыми волосами.

— О-о! — с сарказмом сказал я и попытался использовать торможение трамвая в свою пользу: толкнуть Севу плечом, чтоб прекратил глагольствовать.

— А еще мы думали, ч-что из него что-нибудь вылезет, ан нет!

— Мгм… — Старичок потер морщинистый лоб, — Знаете, молодой человек, со мной тоже иногда странные вещи происходят. Просыпаюсь, бывало, постель мокрая…

— Дык разве ж нет, при твоих-то годках! — Пьяный мужик часто-часто заикал. Видимо, смеялся.

— Вот в этом-то вся и странность, — бурно отреагировал старичок. — Постель мокрая, а трусы сухие! И пижама сухая!

— А жена ваша как?

— Тоже сухая! Она вообще в другой комнате спит! И у нее тоже все там странное! То духи по комнате летают, то помадой на зеркале кто-то писать начнет. Вчера вот Маяковского написал: «Послушайте! Ведь если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?» А потом еще снизу приписано: «Колбаса воронежская: 0,5 кг — 18 руб., пучок редиски: 3 руб. банка майонеза: 18 руб., огурцы: 1 кг — 3 руб. Целую. Твоя Оля!» Вот оно как!

— Скоты они все, однозначно! — выдавил пьяный мужик и вытек вместе со всеми на остановке.

Мы с Севой и старичком поехали дальше, на конечную остановку, после которой трамвай уходил на круг.

— И как отрубили? Ровно? — после некоторого молчания поинтересовался дедушка. Я снова вздрогнул. Видимо, теперь это моя судьба — вздрагивать.

— Я не видел, — честно признался Сева.

— А что это ваш друг все время молчит?

— У него шок! Он же сам как раз и рубил!

— Не рубил, — не выдержал я, — только пытался! Это Мусорщик все сделал!

Тут, похоже, до старичка дошло, что дело нечисто. Пробормотав какие-то несущественные извинения, он прошел на переднюю площадку, да там и застыл перед дверцами, не решаясь повернуть голову в нашу сторону. Я набросился на Севу:

— Ты в своем уме? А если он сейчас в милицию сообщит? Видел, мол, двоих в трамвае.

Все об отрубленных головах рассказывали! Нас же вмиг!..

Сева сжался в неприметный комочек, втянул голову в плечи и прошептал:

— Я и сам не знаю, что произошло. Наверное, это от чрезмерной эм-моциональности!

— У меня тоже, между прочим, чрезмерная эмоциональность! Аж через край хлещет! Но я же не болтаю на каждом углу, что у меня в ванне голова лежит! Вот врезать бы тебе, чтоб до конца жизни только шепотом и разговаривал!

— Меня нельзя бить! У меня почки больные.

Это было для меня сюрпризом.

— Что, кровью писаешь?

— Не в этом дело. Сплю когда, то ноги на стопку книг кладу или на спинку кровати, чтобы левая почка на место вставала. Она у меня в том месяце вылетела, а теперь вот надо, чтобы встала.

— Вот заливун! А пьешь тогда зачем, как боров?

— Это делу не мешает! — с ноткой гордости в голосе сказал Сева.

— Мешает, мешает. Проживешь еще лет тридцать, узнаешь, как мешает! — Я похлопал Севу по плечу. — Ладно, потопали.

Трамвай остановился, и мы снова сошли в слякоть тающего снега.

Дом, в котором жил Сева, находился совсем недалеко от остановки, за детским садом, и мы не торопясь пошли по тротуару, обсуждая, чего бы мне взять у Севы почитать. Сева с присущим ему маньячным энтузиазмом расхваливал какого-то неизвестного мне автора. Я же новых, а уж тем более современных писателей-фантастов особо не жаловал и просил перечислить книги из классики. Севе, кроме «Старика и моря» Хемингуэя, ничего в голову не приходило, и он снова возвращался к обсуждению очередного творения неких Скаландисов, Лазарчуков, Бобровых, Свистоплясовых и прочих и прочих… Тут я вспомнил, что забыл Севиного «Малыша» у Мусора в туалете. Сева погоревал немного, но после моего клятвенного обещания купить ему новую книгу из той же серии посветлел.