Голова Кассандры - [2]

Мысль о ней не дает мне покоя ни днем, ни ночью, и мне начинает казаться, что она неуловим и издевается надо мной. Если она вообще существует: Вы все просто посходили с ума из-за нее! Кто вообще ее так назвал? Кто сейчас может сказать, откуда пошла эта легенда? Все это миф и ничего более. Миф, который, наверно, необходим нашему миру, потому что у него осталось слишком мало страха. Всем, кто сюда прилетает или приезжает, я говорю то же самое. «Головы Кассандры» не существует. Она порождение больного воображения этих, из лесов, а разнесли этот вздор, должно быть, попугаи: Кто еще как не птицы в наше время, когда связи между поселениями нет никакой.

Он остановился у окна, разглядывая верхушки пальм и буков на фоне голубого неба. Первый порыв уже прошел. Теперь его голос звучал совсем тихо и в нем звучала ирония:

— Да и продешевить боязно. Чем вы мне заплатите?

— А сколько тебе предлагали до этого? — Джефферсон не уловил иронии.

Хорнис рассмеялся и повернулся к нему.

— Русские предлагали мне гарем и пять тонн золота в слитках и изделиях. Что можете дать мне вы? Два гарема?

Теперь и Джефферсон рассмеялся и смех его нарастал с каждой минутой.

— Десять тонн, — с трудом выдавил он, задыхаясь.

Их смех, наткнувшись на стену леса, эхом прокатился по долине и переполошил коз и овец в загоне. Они настороженно прислушивались к незнакомому звуку. Только небольшая немецкая овчарка. Подняв голову, слушала их с ленивым любопытством. С минуту она смотрела в сторону распахнутых дверей деревянного домика, в котором сидели двое мужчин. Странные существа, чужие среди пышно пошедшей в рост зелени.

Джефферсон гостил в долине еще два дня. Хорнис показал ему свои владения. Он охотно рассказывал о том, как после смещения земной оси природа умеренной зоны постепенно приспосабливалась к тропическим условиям. Первыми сдались березы.

Они засохли через несколько месяцев, оставляя после себя безжизненные пустоши. Не устояли и ивы, хотя поначалу пытались как-то приспособиться и измениться — они сбросили ветви, а их листья стали расти прямо из ствола.

Зато, к удивлению Хорниса очень хорошо прижились хвойные деревья — ели и сосны. Сосны сбросили только часть иголок, и теперь. Через тринадцать лет, их ветви напоминали редкий гребень для волос, зубцами направленный к земле. Джефферсон с любопытством разглядывал лес, состоящий из дубов и буков, растущих вперемежку с пальмами, тропическими разновидностями подлеска и лианами.

— Здесь, — объяснял Хорнис, — природа сама посадил все это. Семена принесло ветром в первые годы после потепления климата. Потом прилетели птицы. За ними пришли звери. В прошлом году мне пришлось повозиться с бенгальским тигром, который неизвестно почему разрушал мои ульи. Я убил почти месяц на то, чтобы выследить и поймать эту тварь. Но зато теперь, — с улыбкой добавил он, — мне есть, в чем ходить.

После ужина Хорнис показал Джефферсону аэродром и постройки. В конце километровой взлетно-посадочной полосы находился ангар и подсобные мастерские. От контрольной вышки остались только руины. Одну из боковых стен ангара украшала пробоина, оставшаяся после метко пущенного ракетного снаряда. Пролом был замурован крупной речной галькой. Сделал это сам Хорнис. Выбоины на полосе заделал тоже он, только тут уже ему пришлось использовать кирпич.

В первые месяцы после того, как утихла внезапная и скоротечная война, ход которой, пожалуй, никто не контролировал, Хорнис некоторое время летал над окрестностями и скал людей. То был период всеобщего переселения народов. Люди покидали зараженные территории и переходили через уже несуществующие государственные границы, стремясь уйти подальше от тех мест, которые могли подвергнуться ракетной бомбардировке. В течение еще четырех месяцев Хорнис скитался вместе с ними. Обрабатывал землю, стрелял в тех, кто хотел согнать его с нее, старался не попасть под чужую пулю. Во время снежных бурь вместе со всеми терпел пытку холодом и голодом. Хорнис пытался перебраться на юг, но там все было заражено. В конце концов он вернулся и здесь, где, как говорили, ничего не осталось, нашел себе прибежище. Здесь его и настигли Тря Дня Мрака. Хорнис лежал в подвале на раскладной кровати и чувствовал, как весь мир раскалывается и обращается в пыль. Тектонические толчки в этой местности были не так сильны, но шквальные ветры и громы бушевали вовсю. Где-то далеко исчезали острова и целые континенты, и толщу океана прорывали новые земли. Полюса оседали, и вода заливала побережья. Когда солнце в первый раз появилось на горизонте со стороны прежнего запада, Хорнис почувствовал, что собственная жизнь перестала иметь для него какое-либо значение. В течение месяца он пребывал в апатии и отупении, пока однажды его не вывели из этого состояния характерный громовой шелест и полоска белого инверсионного следа в небе. С минуту Хорнис бессмысленно пялился на нее, потом до него дошло. Ракета! Она уходила вверх под крутым углом, неся в боеголовке смерть кому-то на другом конце света. Хорнис часами прочесывал леса, отыскивая тех, кто ее запустил, пока не наткнулся на все еще дымящийся колодец пусковой установки. Людей рядом не было. Смертный приговор далекому врагу был подписан много лет назад и зафиксирован в электронной памяти пусковой установки.