Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах - [52]

Шрифт
Интервал

Аким Ипатьевич, не знаю, что писал, но хвастал своей библиотекой и с презреньем смотрел на мои рваные туфли.

Кажется, все, что могла сказать.

Стихотворения

«Рассветный час» (1917–1924)

«Спокойной девушке в себе не верю…»

Спокойной девушке в себе не верю.
Не мне со страхом закрывать, когда
Стучатся, двери
Завистнице, ветрам и зверю.
Осенний вечер кровь прольет и стынет.
Широко небо пустоту полей раздвинет.
Трещат кое-где костры.
Усталый Человек лениво сук подкинет.
Я выйду, пью полей холодное дыханье
И слушаю, дрожа, родное тоскованье
В тягучем волчьем завыванье.
Вот только нет на теле волчьей шубы…
Голодный взгляд и странно сухи губы…
И жуток смех, открывший зубы…

Сон

1
Сон крепок, словно сытый волк,
С дождей взял серебро и шелк.
Днем в белых тучах тихо бродит сон.
Кто любит сон, тот странно днем смущен.
Сон — жизни снег — земле,
Сон — белое перо в орле.
Сон плавность девушке дает
И воину подносит мед.
Есть тихие, родные сну слова,
От них закружится, слабея, голова…
2
Нежный, видела во сне,
Преданно тебя любила.
Сплю я крепко на спине.
Рано. Солнце не всходило.
Поезд. Люди. Суета.
Мы как будто едем к морю.
Бледно-розовы уста,
Сильны руки, звонки шпоры.
Милый, синий, милый взгляд.
Я проснуться не хотела!
Встала рано, вышла в сад —
Словно облачное тело…
3
Догнал меня на дорожке. Как целовались…
Осень, весна и начало зимы.
Блаженные колокола качались,
И жили только деревья да мы.
И, затаив за бледностью силы,
На нас опустила взоры смерть.
И так неуклонно ты умер, милый,
Словно продолженье нежности — смерть.
Помню себя легкой, как пена,
Взнесенной на последнее острие.
Неизъяснимой была перемена,
Странной — и я вступала в нее…
4
Кого искала, догоняла,
Какою песнею томилась,
Когда с румянцем ярко-алым
Вдруг на лугу я очутилась?
День, одаренный крупным зноем,
Здесь делал явными все силы.
Луг изумрудным был покоем,
Где незапамятно любила.
Остановилась, прояснилась
И в свет я солнечный врастаю,
И в сердце, что смятенно билось,
Ширь золотую ощущаю.
И где течет, блистая, речка,
Пьяна от солнечного смеха,
Я кругло-звонкое словечко
Бросаю на лесное эхо!
5
Час просыпанья, как лазурный грот,
Сияет музыкой безмолвной.
Пока сильнеет пламенный восход,
Час плещет ласковые волны.
Прозрачно сплю, и ум мой ослеплен.
Вся в облачном движенье келья.
Как бережливо преломляет сон
День розовым достоинством веселья!

«О, полумесяц, сердце не царапай…»

О, полумесяц, сердце не царапай.
Ты, вечер, синею смолою капай.
Будь ласков к белым, хмурым, молодым.
Купаю плечи, вспоминая Крым.
Что в том, что я давно уж не любима?
У горечи есть крылья Серафима.
Я днем играю в шарики забот.
Ночь, в ушки поцелуй меня и в рот.

«В безветренную ночь хлынь на спину, коса…»

В безветренную ночь хлынь на спину, коса.
Тьма летняя кругла, как плод.
Совсем бледна заката полоса.
Мне близки те, кто едет и идет.
Босая, ноги погружаю в пыль.
Я словно странствую к святым местам.
И этой ночью много кротких сил.
Я южным вручена ветрам!
Не я, а ночи бархатный прибой
Слагает верности слова.
Я только обращаю голос мой
В ту сторону, где спит Москва…

«Чтоб книга обо мне любимою была…»

Чтоб книга обо мне любимою была,
Я стану жить неслышным танцем гнева.
Чтоб на могиле, мрамором бела,
Стояла плачущая дева!
Мне сладко думать, что я буду — прах.
Здесь сухо и пестро, и здесь я не любима.
Но в ландышах, в дожде, в колоколах
Мое воскреснет кругленькое имя!

ПРОСЕЛОЧНАЯ ДОРОГА

Единственная святыня
Русского захолустья,
Единственный выход
Деревенской грусти —
 Проселочная дорога,
Уклонами, вдоль изб,
Бегущая неудержимо
С гор вниз.
Обойдется и шатким мосточком,
Не погнушается лужей,
Колким леском проберется,
Только сдвинется уже…
В унылую погоду
Долгий дождь отнимает простор,
Хоть плачь или штопай чулки
Под скучный в избе разговор!
Но знаешь — версты и версты —
Несет вековую тревогу
В неведомое скитанье
Проселочная дорога!
Твое содроганье,
Твоя не новая грусть —
Песчинка, подхваченная
В ее стремительный путь!

ВЯЧЕСЛАВУ ИВАНОВУ

1
Ночь совершенней дня,
И в Вас, как в звездной ночи,
Стоит надмирная прохлада.
Безогненностью дальнего огня,
Крылатым холодком мне в очи —
Вы над ковром ликующего сада.
2
Так, всякий, кто знал Вас,
Бывал на Альпах.
Вас всякий знал, кто раз
У счастья просил пощады.
Через меня послана
Белая роза —
Роза бездонного мира —
Поцелуем глубин благовонных,
Веяньем звездного неба
Навстречу сиянию в Боге
И вечной живости веры —
Даром любви.
3
Как странно я запомню это лето,
Где, царственным вниманием согрета,
Я в ласточку менялась из совы!
О, древнее лукавство жизни,
Приоткрывающее путь к отчизне —
Зеленый цвет травы!
И как меня загадочно делили,
Потягивая кончики усилий,
Любовь, трава и лень!
О, сад мой под Москвой, всех трогательней мест!
Глядеть, дышать — никак не надоест!
Торжественно-бездумен день!

БАЛЬМОНТУ

Колкой шерсткою рукоплесканья пробежали
В говорливой, многолюдной зале.
Люстры слабо-пьяный свет —
Душу обнимающий браслет.
Голос вспоминал Эпоху Возрожденья,
Страстно-рыжую и полную кипенья,
И стояло предо мной весь час
Ваше имя зорким, как алмаз.
Может быть завидным перед смертью
Воздух золотистый на концерте,
И, подобна греющим ручьям,
Нежность к Вашей жизни и стихам.

ФИЛИ

В сугробах старого дома
Тетушки пили кофе
В медлительные часы
Медлительной крови.

Рекомендуем почитать
Александр Грин

Русского писателя Александра Грина (1880–1932) называют «рыцарем мечты». О том, что в человеке живет неистребимая потребность в мечте и воплощении этой мечты повествуют его лучшие произведения – «Алые паруса», «Бегущая по волнам», «Блистающий мир». Александр Гриневский (это настоящая фамилия писателя) долго искал себя: был матросом на пароходе, лесорубом, золотоискателем, театральным переписчиком, служил в армии, занимался революционной деятельностью. Был сослан, но бежал и, возвратившись в Петербург под чужим именем, занялся литературной деятельностью.


Из «Воспоминаний артиста»

«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».


Бабель: человек и парадокс

Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.


Туве Янссон: работай и люби

Туве Янссон — не только мама Муми-тролля, но и автор множества картин и иллюстраций, повестей и рассказов, песен и сценариев. Ее книги читают во всем мире, более чем на сорока языках. Туула Карьялайнен провела огромную исследовательскую работу и написала удивительную, прекрасно иллюстрированную биографию, в которой длинная и яркая жизнь Туве Янссон вплетена в историю XX века. Проведя огромную исследовательскую работу, Туула Карьялайнен написала большую и очень интересную книгу обо всем и обо всех, кого Туве Янссон любила в своей жизни.


Переводчики, которым хочется сказать «спасибо»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


С винтовкой и пером

В ноябре 1917 года солдаты избрали Александра Тодорского командиром корпуса. Через год, находясь на партийной и советской работе в родном Весьегонске, он написал книгу «Год – с винтовкой и плугом», получившую высокую оценку В. И. Ленина. Яркой страницей в биографию Тодорского вошла гражданская война. Вступив в 1919 году добровольцем в Красную Армию, он участвует в разгроме деникинцев на Дону, командует бригадой, разбившей антисоветские банды в Азербайджане, помогает положить конец дашнакской авантюре в Армении и выступлениям басмачей в Фергане.


Короткое счастье на всю жизнь

У Владимира Высоцкого было три жены. Людмила Абрамова, актриса, мать двоих детей (Аркадия и Никиты) великого артиста и поэта, живет в Москве. Марина Влади, тоже актриса, живет в Париже. А третья… Она же первая и единственная с его фамилией, неизвестна почти никому.Иза Высоцкая — в девичестве Иза Константиновна Мешкова — окончила Школу-студию МХАТ в 1958 году, старше Владимира Высоцкого на два курса. Работала актрисой в Киеве (театр имени Леси Украинки), в Перми, в Ростове-на-Дону, во Владимире, в Лиепае.


Записки графа Е. Ф. Комаровского

Граф Е. Ф. Комаровский в своих «Записках» по сути повествует не только о своей жизни и жизни своего семейства. Его происхождение, положение при дворе сделали возможным не только наблюдать жизнь Российской империи в ее сложные времена, но и стать участником многих исторических событий. Именно поэтому «Записки» представляют интерес для всех, кто с научными целями или как любитель изучает историю России.