Голоса лета - [73]

Дома.

Алек Хаверсток лишь с одной небольшой сумкой быстро прошел иммиграционный и таможенный контроль, вышел в зал прилета, оттуда — на улицу, в серую влажную прохладу английского летнего утра.

Огляделся, высматривая свою машину, нашел ее. Темно-красный БМВ. Рядом стоял Роджерсон, работавший водителем в его компании. Роджерсон всегда строго соблюдал формальности, и, хотя это было воскресенье, его официальный выходной, он прибыл в аэропорт при полном параде: форменная фуражка, кожаные перчатки и прочее.

— Доброе утро, мистер Хаверсток. Как долетели?

— Спасибо, отлично. — Хотя он в самолете глаз не сомкнул. — Спасибо, что пригнал автомобиль.

— Не стоит благодарности, сэр. — Он взял у Алека сумку, поставил ее в багажник. — Бензобак полный, вам не придется делать остановку в пути.

— А как ты доберешься в город?

— На метро, сэр.

— Извини, что пришлось побеспокоить тебя в воскресенье. Я тебе очень признателен.

— Всегда готов, сэр. — Банкнота в пять фунтов, которой отблагодарил его Алек, мгновенно исчезла в его руке, одетой в перчатку. — Большое спасибо, сэр.

Светлело. Деревни, стоявшие по обеим сторонам от автострады, по которой он мчался, постепенно просыпались, оживали. К тому времени, когда он добрался до Девона, уже начали звонить церковные колокола. К тому времени, когда он переехал по мосту через реку Тамар, солнце уже поднялось высоко, а по дорогам во все стороны двигались воскресные потоки машин: все спешили кто куда.

Мили проносились почти незаметно. Шестьдесят, пятьдесят, сорок миль до Тременхира. Он достиг вершины возвышенности, и дорога потянулась вниз — к северным эстуариям, к песчаным дюнам, к морю. Он видел небольшие холмы, увенчанные монолитами и гранитными пирамидами, которые стояли там с сотворения мира. Дорога резко повернула на юг, к солнцу. Он увидел другое море — море, покрытое рябью солнечных бликов. Увидел яхты — должно быть, регата, — узкие пляжи с шумными счастливыми отдыхающими.

Поворот на Пенварлоу. Он покатил вверх по холму, по знакомым узким дорогам, в мгновение ока проехал через деревню, свернул в такие знакомые ворота.

Половина первого.

Ее он увидел сразу. Она сидела, подтянув ноги к подбородку, на ступеньках парадного входа Тременхира. Ждала его. Интересно, давно она так сидит? Он остановился, заглушил мотор. Она медленно поднялась на ноги.

Он отстегнул ремень безопасности, вышел из машины и встал у открытой дверцы, глядя на нее. Друг от друга их отделяло небольшое расстояние. Он увидел ее прекрасные серые глаза — лучшее, что досталось ей от матери. Она выросла, превратилась в высокую длинноногую девушку, но не изменилась. Ее волосы, некогда длинные и темные, теперь были короткими и выгоревшими, приобрели соломенный оттенок. Но она не изменилась.

— Не прошло и полгода, — промолвила она.

Жесткость этих слов нивелировала дрожь в ее голосе. Он захлопнул машину и раскрыл объятия.

— Папа! — воскликнула его дочь, бросаясь к нему. Она расплакалась у него на груди.

Позже он пошел наверх искать жену. Она была в их спальне. Сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы. В комнате было прибрано, свежо, постель заправлена. Корзину Люси уже унесли. Их взгляды встретились в зеркале.

— Дорогой.

Она выронила щетку, повернулась и упала ему в объятия. Он поднял ее на ноги, и они долго стояли в тесной близости. Держа в объятиях хрупкую фигурку жены, он чувствовал биение ее сердца. Он поцеловал ее душистые волосы, погладил.

— Лора, родная моя.

— Я специально не пошла вниз, — глухо произнесла она ему в плечо. — Хотела, чтоб сначала ты увиделся с Габриэлой. Чтобы она первая встретилась с тобой.

— Она меня ждала, — сказал он. — Сожалею, что так случилось с Люси.

Он почувствовал, как она мотнула головой, молча, не желая говорить о трагедии из опасения, что не выдержит и заплачет.

Он не сказал: «Я куплю тебе другую», ибо это было бы все равно что сказать убитой горем матери: «Я куплю тебе другого ребенка». Для Лоры другой такой никогда не будет. Быть может, со временем у нее появится новый щенок, но это не будет вторая Люси.

Через несколько минут он бережно отстранил ее от себя, посмотрел ей в лицо. Она загорела, больной уже не казалась, но вид у нее был печальный. Он заключил в ладони ее лицо, большими пальцами водя по темным кругам под ее глазами, будто пытался стереть эти отметины.

— Ты говорил с Габриэлой? — спросила она.

— Да.

— Она тебе сказала?

— Да.

— Про ребенка? — Он кивнул. — Она ведь приехала к тебе, Алек. Вернулась домой, чтобы быть с тобой.

— Знаю.

— Пусть живет с нами, ладно?

— Конечно.

— Ей пришлось нелегко.

— Все плохое она пережила.

— Она — чудный человек.

Он улыбнулся.

— О тебе она сказала то же самое.

— Ты никогда не говорил о ней, Алек. Почему ты никогда не говорил со мной о Габриэле?

— Тебя это сильно беспокоило?

— Да. Из-за этого я чувствовала себя посторонней. Мне казалось, ты думал, будто я недостаточно тебя люблю. Будто я не очень сильно тебя люблю, и поэтому ты не хочешь, чтобы Габриэла была частью нашей совместной жизни.

Он задумался над ее словами. Сказал:

— Это трудно объяснить. Давай присядем… — Взяв Лору за руку, он подвел ее к старому дивану у окна. Сел в уголке, усадил Лору рядом, не выпуская ее руки. — Постарайся меня понять. Я не говорил о Габриэле отчасти потому, что считал, что это несправедливо по отношению к тебе. С Эрикой мы давно расстались, и Габриэла уехала, оставила меня. Честно говоря, к тому времени как мы поженились, я уже потерял всякую надежду увидеться с ней снова. И я просто