Голос тех, кого нет - [3]

Молчание, Лайбо, только политика молчания принесет тебе пользу.

– Я здесь не из-за ваших детей, – произнесла донна Криста. – Я по поводу Новинхи.

Донна Криста могла и не упоминать последнее имя. Только восемь лет назад прекратилась вспышка этой ужасной десколады. Чума грозила выйти за пределы колонии, прежде чем найдется способ остановить ее. Лекарство было найдено двумя зенобиологами. Густо и Гайдой, отцом и матерью Новинхи. По трагической случайности люди, знающие как победить болезнь, не могли спасти себя, оказалось слишком поздно. Это были последние жертвы десколады.

Пайпо отчетливо вспомнил маленькую девочку Новинху, держащуюся за руку мэра Боскуинхи. Епископ Перегрино самолично вел похоронную мессу. Нет – не держась за руку мэра. Образ похорон вновь появился в мозгу, а вместе с ним нахлынули и все прежние чувства. Как она понимает происходящее, что чувствует? Помниться, он задавал себе этот вопрос тогда. Похороны родителей, она – единственная из всей семьи оставшаяся в живых, однако, везде она видела радость на лицах жителей колонии. Понимала ли эта кроха, что наша радость и есть лучшая дань памяти ее родителям? Они боролись и победили, даровали нам спасение на закате своих дней; и мы все собрались, чтобы отпраздновать величайшую победу, которую они одержали для всех нас.

Но для тебя, Новинха, это была смерть родителей, так как твои братья умерли раньше. Пять сотен смертей и более сотни месс по погибшим за последние шесть месяцев, и все это в атмосфере страха, горя и беспомощности. Теперь, когда умерли твои родители, горе и страх владели тобой так же как и прежде – но никто больше не разделял твоей боли. Это было освобождением от боли, вот, что главенствовало в наших умах.

Глядя на нее, пытаясь представить, что она чувствует, он вспомнил только собственную горечь утраты от смерти собственной дочери, Марии, семь лет назад унесенной эпидемией смерти. Тело ее покрылось раковыми наростами и грибками, разбухло и стало загнивать. Из бедра стала расти не рука или нога, а какая-то новая конечность. Кожа на теле стала лопаться и сползать.

Ее ноги, голова, красивое чистое тело отказало ей раньше глаз. Ее яркий ум продолжал настороженно работать. Она понимала все, что с ней происходило и молила Господа о смерти. Пайпо вспомнил это, затем вспомнил траурную мессу сразу пяти жертвам эпидемии; как он сидел, стоял на коленях вместе с женой и выжившими детьми. Он чувствовал единство людей, находящихся в соборе. Он знал, что его боль – это боль каждого. И хотя он потерял свою старшую дочь, он как бы приобщился к обществу себе подобных, связанных неразрывными узами горя. Это давало ему поддержку, уверенность. Такая скорбь имеет право на существование, она поддерживает всеобщий траур.

Маленькая Новинха была лишена этого. Ее скорбь была намного хуже доли Пайпо. По крайней мере, Пайпо не лишился семьи, и он был взрослым, а не ребенком, у которого выбили почву из под ног. В своем горе она не стала частью сообщества, наоборот, оно противопоставило ее себе. Сегодня все радовались, кроме нее. Сегодня все восхваляли ее родителей, лишь она одна скорбела по ним и желала, чтобы они не нашли лекарство-избавление для всех, а просто остались живы.

Ее отчуждение было настолько заметным, что даже Пайпо увидел это.

Новинха быстро выдернула свою руку из руки мэра. Ее слезы высохли по ходу мессы, наконец, она села в полном молчании, как заключенный, ожидающий прихода палача. Сердце Пайпо рвалось на части. Однако он знал, что даже если бы сильно захотел, то не смог бы скрыть своей радости победы над десколадой. Радость за выживших детей, оставшихся с ним, переполняла его.

Она видела и понимала эта; все его попытки утешить девочку были насмешкой и еще больше отдаляли ребенка.

После мессы она в горьком одиночестве бродила среди толп всепонимающих людей, которые твердили ей, что ее родители станут святыми и будут сидеть по правую руку от Бога. Разве это может утешить ребенка?

Пайпо прошептал жене:

– Она никогда не простит нам этот день.

– Не простит? – Концейзамо была не из тех жен, которые понимают мужей с полуслова и разделяют их мысли. – Но ведь не мы же убили ее родителей.

– Мы все радуемся сегодня, разве не так? Этого она нам не простит.

– Чепуха. Она еще ничего не понимает, слишком мала.

Она понимает, думал Пайпо. Разве Мария не понимала происходящее, хотя она была еще моложе Новинхи?

Годы шли – уже прошло восемь лет. Он изредка видел ее за это время.

Она была одного возраста с его сыном Лайбо, а значит до тринадцатилетия Лайбо они во многих классах учились вместе. Он слышал ее случайные разговоры или чтение стихов среди других детей. У нее была особая стройность мышления, чувствовалось напряженная работа, это привлекало Пайпо. В тоже время ему казалось, что она абсолютно равнодушна ко всему, замкнута. Собственный сын Пайпо, Лайбо, был робок и застенчив, но даже он имел несколько друзей, снискал любовь учителей. Новинха так и не обрела ни одного друга. Ничей взгляд не нашел отклика в ее душе со дня траура. Не было ни одного преподавателя, искренне любившего ее. Она отвергала любое взаимодействие, ничто не вызывало в ней ответного отклика. «Она эмоционально заторможена», – ответила как-то донна Криста на вопрос Пайпо о ней. «Ничем ее не проймешь. Она клянется, что абсолютно счастлива, и нет необходимости что-либо менять.»