Голос сердца - [5]

— Хотите подержать ее? — спрашивает медсестра.

Элли первой должна взять ее на руки.

— Я не вправе... — начинаю я.

— Она хотела, чтобы вы взяли на руки вашу дочь, — говорит медсестра с улыбкой, — тем более, она будет долго отходить от общего наркоза. Она не хотела бы, чтобы Олив так долго ждала, — медсестра подходит к кувезу, осторожно поднимает мою маленькую девочку, держа ее плотно завернутой в розовое одеяло. — Нам нужно было вставить трубки в ее носик на некоторое время, пока уровень кислорода в ее легких не достигнет той отметки, которую мы хотим увидеть. Так что будьте осторожны, чтобы не сместить их.

Медсестра подтягивает поближе деревянное кресло-качалку и берет меня за руку, направляя к нему. Стоя как бревно от вида этого крошечного маленького человечка, я прижимаю Олив к груди, чувствуя ее тепло. Она успокаивает меня. Олив открывает глаза и смотрит на меня потерянным и одновременно любопытным взглядом. Я мгновенно таю. Я влюбился. Эта маленькая девочка моя. Она принадлежит мне, навсегда. Как мы можем создавать нечто столь совершенное?

— Я твой папа, — говорю слабым голосом сквозь слезы. — И я обычно не плачу так много, но ты просто так прекрасна.

Медсестра возвращается с бутылочкой и протягивает ее мне.

— Хотите покормить ее? — спрашивает она.

— О, нет. Элли будет кормить ее.

Это было первое, что она хотела сделать. Она знала, что ее план родов может измениться, но сразу дала понять, что хочет придерживаться грудного вскармливания, полностью избегая бутылочки, если это вообще возможно.

Медсестра тянет стул и садится рядом со мной.

— Тогда покормим ее попозже, — говорит она.

— Вы знаете что-нибудь? — я спрашиваю медсестру, глядя на выражение ее стареющего лица. Потому что это выражение говорит мне, что она что-то знает, или что она что-то видела. Что-нибудь. В ее глазах я вижу симпатию, но не то счастье, когда ты показываешь отцу в первый раз его дочь.

— Я… я не могу. Я думаю, что врач поговорит с вами в ближайшее время.

Мое сердце болит. Они что-то скрывают от меня. До сих пор мне не дают абсолютно никакой информации, и я чувствую, как воздух буквально выбит из меня.

— Не могли бы вы взять ее на мгновение? — прошу я медсестру. Я не хочу, чтобы кто-нибудь прикасался к моей дочери. Я хочу держать ее сам, но сейчас я не могу дышать.

Медсестра берет Оливию. Моя Олив. Она берет ее у меня и мягко кладет обратно в кроватку. В это же время я наклоняюсь вперед, стараясь изо всех сил вдохнуть немного глубже.

— Когда мне скажут, что происходит? Хоть что-нибудь? — спрашиваю я с оттенком враждебности. Я пытаюсь контролировать свой гнев. Я в детском отделении, так что знаю, что не могу потерять самообладание. Но я на грани. Если никто сейчас же мне не скажет, что происходит, я точно на хрен потеряю контроль.

Медсестра смотрит на меня снова, и на этот раз даже не пытается ответить мне. Вот черт. Черт! Элли! Нет! Я встаю и наклоняюсь, быстро целуя в голову Олив.

— Я вернусь, малышка.

Бегу обратно к операционной, прежде чем кто-нибудь сможет остановить меня. Когда подхожу к двери, я толкаю ее, очень хорошо зная, что не должен идти туда, и теперь я несколько удивлен, что никто не останавливает меня.

Когда дверь открывается, я немедленно впадаю в шок при виде огромного количества крови моей жены. Почему никто не занимается ей? Почему никто не остановит кровь? Я осматриваю комнату, глядя на их лица, пока не нахожу нашего врача. Он смотрит на часы. Что он делает? Нет... нет... Элли! Я бегу к ней, хватаю за руку и, падая на колени, притягиваю ее к груди.

— Нет, Элли, детка. Элли! — кричу я.

Продолжая кричать, я зову ее по имени снова и снова. Почему меня никто не останавливает? Это очень удивляет, но в глубине души я знаю ответ на этот вопрос. Я знаю, почему никто не останавливает меня. Это не имеет значения, не так ли?

— Время смерти…

— Не говори так. Не смей, черт возьми, говорить об этом! — кричу я.

— 11:12, — тихо говорит врач.

— Нет, она не умерла! Вы не можете просто отнять ее у меня. Она не умерла. Верните ее. Сделайте что-нибудь. Что-нибудь!

Как это могло произойти? Она здорова. Ее беременность протекала идеально. Не было утренней тошноты, никаких проблем с давлением, ничего. Так что же это?

Мои крики стихают, и в операционной наступает мертвая тишина. Перед глазами все плывет, несколько рук поднимают меня на ноги.

Когда меня отпускают, чья-то рука опускается на мое плечо, но я не могу отвести взгляда от Элли. Ее глаза закрыты. Ее некогда розовые щеки стали бледными, а губы приобрели синеватый оттенок.

— Пожалуйста, Элли. Ты не можешь оставить меня. Мы наконец-то обрели настоящую семью, Элли, — плачу я.

— Мы сделали все, что могли, — слова доктора долетают до моего уха и кружатся в мозгу, не находя логического объяснения. — Она умерла от разрыва аневризмы. (Примеч.: аневризма — очаг патологического расширения одного или нескольких кровеносных сосудов в некоторых органах, в т.ч. головном мозге).

— Разве это не в мозге? — спрашиваю я растерянно, глядя на пропитанную кровью голубую простыню, закрывающую нижнюю половину ее тела.

— К сожалению, напряжение от схваток привело к разрыву аневризмы. Это произошло очень быстро. Она не почувствовала никакой боли, но, тем не менее, ее мозг больше не функционирует.