Голос сердца - [2]

— Адам, ты — хамло каких еще поискать! И нечего на меня орать, придурок! Думаешь мне так уж хочется возиться с тобой и твоими прогулами? Да мне плевать на это с высокой колокольни! Да и вообще катись ты к черту — если ты будешь так беситься на репетициях, то только все испортишь!

«Ой-ей-ей» — подумала я — «зря она так сказала». К моему несчастью я застряла как раз недалеко от Адама и прекрасно видела какое впечатление произвели ее слова: у него все лицо побелело от ярости, зеленые глаза сузились и сквозь стиснутые зубы вырвалось шипение:

— Что совсем страх потеряла, дура? А за придурка ты мне ответишь! — а затем неожиданно для всех схватил ее за руки в районе запястий и больно сжал.

Лена внешне не выглядела хрупкой, наоборот она была упитанной блондинкой со стрижкой под каре, крупными чертами лица, громогласным голосом и ничем не уступала Адаму в росте (хотя он был выше меня почти на голову). Может быть она бы и смогла дать ему отпор, если бы была готова к такому повороту событий. Но все произошло так внезапно. Никто ничего не успел понять. Я со своего места услышала лишь, как Лена вскрикнула и попыталась вырваться, но безрезультатно. Видимо в этот момент она и осознала, что наболтала лишнего и опасных маньяков лучше не злить. Даже мне стало страшно — от Адама исходили такие мощные волны гнева, что хотелось оказаться от него как можно дальше.

— Что ты делаешь, отпусти — взмолилась бедная Нестерова. С моего места мне не было видно ее лица, но по голосу без труда можно было определить, что ей страшно и она вот-вот заплачет от боли и унижения — прекрати, мне больно… Совсем спятил что ли?

Но Идолбаев будто не слышал ее и только продолжал сжимать ее руки все сильнее. Тут я поняла, что если кто-нибудь не вмешается, это все может очень плохо закончиться. Однако никто не проявлял желания остановить бешеного чеченца. С одной стороны я их понимала: никому не хотелось попасть под горячую адамову руку и занять место старосты. Ведь весь его гнев мог обратиться на непроизвольного защитника.

Однако с другой стороны Лену мне было очень жалко. Староста в принципе была неплохая девушка: решительная, заводная, отзывчивая, со своими обязанностями справлялась довольно хорошо и совсем не заслуживала того, чтобы ей ломали руки всего лишь за то, что она пыталась создать из таких безынициативных лоботрясов как мы команду КВН. Чувство справедливости в тот момент во мне пересилило страх, и внутренне холодея от того, что сейчас сделаю, я шагнула к Адаму и громко сказала:

— Адам, хватит.

Он посмотрел на меня и я внутренне напряглась ожидая какой-нибудь грубости. Но он ничего не сказал. Внутренний голос подсказал мне: ярость настолько ослепила его, что он даже перестал понимать что делает — во всяком случае, в его взгляде, обращенном на меня не было ни капли осмысленности. Мне почему-то в этот момент вспомнилась разозленная и готовая напасть кобра — одно неверное движение и ужалит. Поэтому я постаралась не делать резких движений и обратилась к нему, заставляя свой голос звучать предельно спокойно, но твердо:

— Адам, достаточно. Успокойся. Не нужно так делать. Это перебор. — к моему большому облегчению я, кажется, была услышана: осмысленность постепенно начала возвращаться в его глаза, он отпустил плачущую старосту, которая бессильно упала на стул, и оглядел аудиторию. Я внимательно вглядывалась в этот момент в его глаза, опасаясь, что он набросится теперь уже на меня, поэтому заметила как на его лице быстро промелькнули удивление, смущение, раскаянье, снова гнев и тут он посмотрел на меня.

У меня душа ушла в пятки и вся моя смелость куда-то подевалась, настолько острым и пронзительным был этот взгляд! Мне захотелось убежать или провалиться сквозь пол, но я не могла себе этого позволить — внутреннее чутье подсказывало мне, что сейчас ни в коем случае нельзя показывать ему свой страх — это все равно, что помахать красной тряпкой перед самым носом у быка. Пришлось мне собрать всю свою решительность, все спокойствие и, продолжая смотреть в эти прожигающие меня насквозь глаза, я как можно более уверенно и тихо сказала:

— Сейчас тебе лучше уйти — к моему удивлению он послушался. Молча развернулся и направился к выходу.

К счастью, у него с этим не возникло таких проблем как у меня: одногруппники молча расступались перед ним, словно он был окружен каким-то невидимым глазу силовым полем. Как только Идолбаев вышел, я облегченно вздохнула и осмотрелась — теперь все взгляды были направленны на меня. Это непрошенное внимание так меня смутило, что захотелось покинуть злополучную аудиторию как можно скорей (вообще-то я терпеть не могу быть в центре внимания, особенно когда я к нему не готова, у меня это отнимает слишком много сил и я теряю свое внутреннее равновесие). Однако мне совсем не хотелось столкнуться с Адамом в коридоре, надо было дать ему время прейти в себя и успокоиться. Поэтому я подошла к Лене, спросила:

— Ну, как ты? Все в порядке? Очень больно?

Староста подняла на меня взгляд, попыталась улыбнуться сквозь слезы, но получилась скорее гримаса, а не улыбка, так как губы у нее дрожали от пережитого потрясения: