Голос - [11]

— Выключи. Очень громко.

Он выключил. Еще немного помолчали. Наконец он спросил:

— Ты там же живешь? Не переехала?

— А вы помните? Она обращалась к нему то на «ты», то на «вы». — Где я живу? И с кем?

— Я все помню, — сказал он. Попытался обнять ее, она чуть заметно отстранилась.

— А вы хорошо выглядите. Не стареете.

— Да я не так уж стар. Это тебе когда-то показалось, со страху.

— Да, я вас всех боялась. Я операторов с тех нор так и боюсь. Они такие уверенные. Знают, что делают.

— Особенно я.

— Вы, говорят, переженились.

— Нет, только собирался. Думал, думал, да в суп попал… — Он включил зажигание, они поехали плавно. — А ты? Про тебя тоже говорили. Что-то… Не помню…

— Пет, у меня тоже все по-старому. — Она дернулась: — Нет, мне на студню надо. У меня смена озвучания.

— Сейчас вернемся. Цветы тетке отвезем.

Он кивнул на заднее сиденье. Там лежал букет темных роз.

— Какой тетке? — Юля улыбнулась. Но — словно приросла к сиденью.

— Тетка у меня, обалдеешь! Да ее там не будет. Она днем спит. Я только цветы поставлю. А может, купаться поедем? Или в лес?

— Ой, что вы… Нет, мне на студию надо.

Они выехали из двора и покатили но переулкам.

— А тетка, если вылезет и заговорит, — ты не поправляй. Она имена дает как хочет. Но она не сумасшедшая. Вышла на пенсию и куражится. Но она мне нужна.

— Я не понимаю ничего, — сказала Юля. — Какая тетка? Она, может, и не сумасшедшая, а я — сумасшедшая. Мне на студию надо. У меня смена.

— Ну вот, — огорченно протянул он, останавливая машину у старого дома, и взял Юлю за руку. — Опять, значит, у нас романа не получилось.

— Опять, значит, — сказала Юля. — Все некогда.

Все-таки она вышла с ним из машины. И вышла с ним из лифта на самом верхнем этаже.

Кольчужников открыл дверь своим ключом, вошел вслед за Юлой в коридорчик. А из коридорчика они попали в огромную мансарду с большими окнами внизу и маленькими, чердачными, наверху. Это была мастерская, запущенная, где давно никто не работал, но на всех стенах, с пола до потолка, цвели цветы. Тетка писала только цветы.

Юля стала разглядывать холсты, висевшие на стенах.

— Кто там? — раздался голос из-за тяжелого занавеса, к которому тоже были приколоты картонки с цветами.

— Это я, — сказал Кольчужников. — С барышней.

Он поискал, куда бы поставить принесенные розы, нашел какую-то банку.

— Мы с тетей Мусей меняемся, — объяснил он Юле, а Юля все смотрела и смотрела, переходя от цветов к цветам. — Тетя Муся еще картошку хочет написать, — он кивнул на балкон. Юля подошла к балкону и увидела ящики с цветущим картофелем. — И все. Завязывает с живописью.

— Юрка, что это ты там болтаешь? — Занавес зашевелился, и из-за него появилась крупная старуха в халате, испачканном красками. — Я с тобой не буду меняться.

— То есть?

— Бумажки меняй, а жить буду здесь. Пока не помру. Это ты цветы принес? Подарил бы девушке цветочек, невежа, чем подлизываться. Возьми, возьми, не стесняйся.

Юля робко озиралась и искала точку опоры в пыльном пространстве чужого уходящего быта. Тетка выбрала лучшую розу, отдала Юле, потом пошла к балкону посмотреть на картофель.

— Знаю я их! Все цветочки мои повыкидывают. А мне жалко. Я жадная. Зачем мне к вам ехать? У меня на крыше береза растет! А у вac? Теперь ждите, пока помру… Они ждут, а я и не помру! — она весело подмигнула Юле.

И Юля бочком, с розой в руках пробралась в коридор. Из коридора ей был слышен старухин голос:

— Так я и поехала, держи карман! Что у вас хорошего? Ванна черная? Да я в баньке попарюсь и пойду к себе березой дышать… Куда ж розочка побежала? Розочку-то свою упустил, лапоть ты, лапоть…

Под хохот тетки Юля тихо выскочила из квартиры и побежала вниз по лестнице.

Александр Ильич сидел в монтажной за спиной Людмилы Ивановны и в десятый раз смотрел один и тот же кусочек и шевелил губами, проверяя придуманные фразы. Блокнот его был исписан каракулями, которых самому не разобрать. Он увлекся. Он играл про себя и вдруг замирал, когда Людмила Ивановна поворачивала голову. Он стыдился играть.

— Здесь любой текст влезет, смотрите, на этом проходе, от стенда до окна… Смотрите, сколько возможностей…

— Сначала она хохочет… Голос подруги: «Сонька, да ты что, ты с ума сошла? Это ты развесила?» Помещается? Туг ее голое за кадром: «Пусть, пусть, пусть висит, не снимай! Пусть он придет и увидит!» — «Он уже и так грозился тебя уволить!» — «Я сама ухожу.» Вот здесь, на письмах. Уложится? «Теперь я ему все скажу. Знаешь, что я ему скажу?»

— Вот здесь видна артикуляция!

— Стоп! — попросил автор. — А что она говорит? Она шевелит губами, черт…

Изображение поехало вспять.

— «У пас тут субботник, мы убираем», — вспомнила текст Людмила Ивановна.

— Тихо, тихо! — подпрыгнул автор и так и остался, полусогнутый, перед экраном. — И подряд, на его входе: «Считайте, что меня нет! Я ухожу от вас! И я вам все прощаю!». Смотрите, смотрите, как это ложится… на его лицо. Стоп, стоп! Ну, рожа… — Александр Ильич даже хлопнул и ладоши. На экране остановилась вытянутая физиономия мужчины.

— Запишите, запишите, забудете!

— Стоп! — крикнул ликующий автор, когда Сережа забежал в монтажную. — «И я вам все прощаю!» Ты посмотри на эту рожу, ты посмотри…