Голос Незримого. Том 2 - [25]

Встал Архангел, что держал в руках венец,

Приглашая молча в гости во дворец.

“Тишь у вас, Егудииле, благодатная!” —

Старец духу. Лишь улыбкою приятною

Вновь ответил тот и скрылся в глубине.

“То – обитель Миротворцев”, – Старец мне.

И пошли мы с ним палатой за палатою…

Мрамор с жилкой голубой и розоватою,

Иссеченный знаком крина и креста,

Тишь звенящая и, отче… пустота!

Ибо длился тот дворец, как заколдованный,

Без конца в нем было гридниц уготовано,

Столько ж княжьих красна дерева столов

Меж хоругвей среброниклых у углов, —

Душ же встретил я здесь только семь ли, восемь ли…

В горностаевой хламиде, павшей до земли,

Без меча и стрел, но с солнечным щитом

И в венце, сияньем бледным разлитом,

То беседуя чуть слышно, то безмолствуя,

Полны дивного душевного спокойствия,

Тихо двигались они, ласкали львов

Иль читали вязь евангельских слов,

Изукрасившую притолки с простенками

Чермно-голубо-червлеными оттенками.

И сказал мне Старец: “Сыне, не дивись,

Что столь пусто здесь… Доступна эта высь

Лишь дружинникам Христовым светлым, истинным,

Что творили мир в миру братоубийственном

И за то, Его сынами наречась,

Днесь в царении Его приемлют часть”.

Был король тут иноземный… Над Евангельем,

Златобрадый, он беседовал с Архангелом.

От Руси два князя. Зрел и постарей.

Слив в одно и смоль и инейность кудрей,

Те склонялися над шапкой Монамаховой,

Прикрепляя древний крест к парче шарлаховой.

“Александр и Володимир, – назвал их

Мне Вожатый: – Вот – пекутся о своих…”

Был здесь также витязь чудный… Ока впалого

Не сводил он с кубка поднятого, алого

От хрустального состава ль, от вина ль,

И шептал одно всё слово… вроде “граль”…

Под конец же, отче, узрел там я отрока,

Ангелицами ведущегося под руки.

Кругл, пресветел лик у каждой девы был,

За плечами же – двенадцать малых крыл,

И влеклись по полу долгие их волосы,

Лучезарные, как световые полосы…

Он же, оченьки смеживши, словно б слеп,

Нес рукою левой артосовый хлеб,

Правой – криновую ветвь снегоподобную, —

И такое распрекрасное, беззлобное

Он лицо имел! столь царственный вид!

А Вожатый про него мне говорит:

“Отроча благословенный… В дальнем будущем

Он владыкой не карающим и судящим,

Но вселюбящим родится в дольний мир

И внесет в него навечнейший мир.

Хлеб святой – его держава, скипетр – лилия,

Ангелицы ж, что над ним простерли крылия,

Духи солнечных и месячных лучей,

Сиречь – Радости и Милости…” Речей

Не продолжил он. Вслед за тремя идущими

Очутясь пред палисадами цветущими,

Мы сошли в них из тишайшего дворца

И, любуясь и дивяся без конца

На златистых львов, лежавших там с барашками,

И на белых соколов, игравших с пташками,

Из обители покоя мы ушли.

Думчив шел я… Всё ж приметил, что вдали,

Как и прежде, вместе с нами Третий следовал.

Я ж, всем узренным подавлен, немо сетовал:

“Те сразили волка, коршуна, змею…

Я сражу ль хоть волю злую мою?!

Побежду ль в себе я зверя хоть бы в старости?..

Да и есть ли Власть моей противу ярости?..”

Ибо, отче, я хоть лют, но не лукав, —

Знаю-ведаю неистовый свой нрав…

Вдруг с ветвей елея капелька тяжелая

Мне на лоб стекла и вниз на шею голую,

И услышал тихий шепот я: “А Бог?!”

Я воспрянул! я сомненья перемог!

И отсель пошел, впервые, отче, веруя…

Вижу – там, между листвой сребристо-серою,

Как бы круг из жарко-пышащих костров,

Чей огонь, однако, розов, не багров,

И не едких смол, а сладких роз уханьице

К нам оттудова струею тонкой тянется…

Устремились мы, – и глянул я назад:

Тут ли Третий?.. Отче! Двое уж летят —

Он и Кто-то уж второй, всё так же издали,

Кто-то… Крупное созвездье, дух лучистый ли…

Но не знал еще тогда я, Кто был он.

Мы приблизились меж тем… Ужли не сон?!

Не костры из сучьев высохших набросанных,

То – ограда из кустов в горящих розанах,

А над нею птицы с алым пером

Вьются – спустятся, займутся огнем

И, сгоревши, воскресают… “Птицы-финисты”, —

Указал на них мне Старца перст морщинистый.

Вот и розовые вижу я врата,

Но… увы мне! – Как два сплетшихся куста

И с шипами грозно-острыми терновыми…

А при них, укрыт крылами бирюзовыми,

Весь в лазоревых стекающих шелках,

Предстоит Архангел с зеркалом в руках.

“Как Сиянье Пресвятыя Богородицы,

Гаврииле?” – рек Вожатый. “Днесь приводится

Ей пред Господа ожившая душа”, —

Молвил дух… И, обожанья не туша,

Нас обвел очами радостнейше-синими…

И сказал мне строго Старец: “Знай, что минем мы

И сию обитель, ежель этих врат,

Убоявшися, как и досель, преград,

Не пройдешь ты сам…” И стал я в колебании.

Тут следящие за мной на расстоянии

Подошли ко мне, овеяв, озарив,

Понесли… И веток колющий извив

Ощутил уж я у сердца и вкруг темени,

Как по розово-терновой гуще, темени

Что-то молоньей блеснуло… И тотчас

Вход скрывающая чаща расплелась.

То Архангел отразил ворота в зеркале, —

И от сил ли, в нем таящихся, от сверка ли

Те разъялися… И розановый сад,

Вдвое розовый, затем что был закат,

Ослепил меня, как свет сокровищ исканных…

“А сия обитель – правды ради Изгнанных,

Как и тех, что пострадали за Христа…” —

Тихо вымолвил Вожатый… И туда

Мы проникнули. Огонь и благовоние…

Всюду, яхонтовей зорь и солнц червоннее,

Завивающихся розанов шатры,

Расстилающихся розанов ковры…

А меж ними – птицы, сущие лишь в рае, чай, —

Воскресающие, в пламени сгораючи.

И, подобный им, развитый в пламена,