Голос Незримого. Том 2 - [22]

Виноградинки вкушая, к Богу мыслили

Или нечто на песке янтарном числили.

Был же каждый в синей мантии до ног,

Над челом имел горящий огонек,

Что порхал, за ним повсюду, отче, следуя, —

И дивился безграничнейше на это я;

А Вожатый тотчас: “Те, что видишь ты,

Вечной правды средь мгновенной суеты

В мире жаждали… За то ей здесь насыщены.

И Свят-Дух на них, тот огонек восхищенный.

Вон два мужа. Этот держит кругомер,

Тот же – шар, земле подобный… Свыше мер

Оба счастливы от истины изведанной,

В мире ж были за нее сожженью преданы.

И другие два, из коих первый, знай,

На земле еще воспел во сказе рай,

А другой его явил в изображении, —

Как светлы они, смотри, от лицезрения!”

Я ж, и правда, услыхал от первых двух:

“Как чудесно осеняет разум Дух,

И как ясен мир в его сосредоточии!”

От вторых же: “Сколь прекрасен рай воочию!..”

А Вожатый, лишь мы мимо их прошли:

“Эти четверо – от римской земли.

Там же – видишь? – царь с царицей византийские,

Да былые князь с княгинею российские.

Те искали правды в словесах святых…”

И узрел я тотчас этих четверых:

Опираясь на жезлы, крестом венчанные,

По тропам они гуляли, осиянные.

Смуглолиц и строг был первый из царей,

А второй – румян и много добрей,

А царицы, сединою серебренные, —

Бабки ль, матушки ли их – лицом мудреные…

И приметил я, что здесь, как нигде,

Был Вожатый мой в особой светлоте,

И встречали здесь его особо чаянно,

Как нигде еще… как жданного хозяина!

Вопрошал один: “Учителю! Открой,

Как зовется то созвездье, словно рой?”

А другой: “Скажи, премудрейший Апостоле! —

Там, в зените, зга туманная ли, звезды ли?”

Пояснял Он, ввысь взирая, как орел,

Дальше шел и, наконец, меня подвел

К древу древнему, ко древу древоданскому

Что сверкало всё, шатру подобно ханскому,

Что кореньями касалось руд земных,

А вершинными ветвями – звезд ночных, —

К древу с яблоками огненнейше-алыми…

И второй раз с той поры, как с ней блуждали мы,

Евы правнука чуть слышно прорекла:

“Здравствуй, дерево добра и зла”.

Как бы в страхе древо выспреннее дрогнуло

И пред ней в поклоне низком ствол свой согнуло…

А на этот голубино-детский глас

Вмиг мной виденный явился Китоврас

И, приняв дитя руками смугло-лосными,

Стал кормить его плодами лученосными.

Молвил Старец: “Будь же мудрой, как змея”.

Крест свершил над ней и – вышел. С ним и я.

Бездны, бездною Премудрости зовущейся,

Не нашли уж мы, спустясь тропою вьющейся

В дол лесной с янтарной, низкой тут скалы,

И лишь кликом проводили нас орлы…

Становилась высь беззвезднее, рассветнее,

Лес кругом – всё благодатней, заповеднее…

Вдруг из мглы седых и розовых стволов

Как бы тонкий перезвон колоколов

Мне послышался… И увидал невдолге я,

Что побеги на елях, прямые, колкие,

Как и шишки их, свисающие вниз,

Вроде свеч из воска ярого зажглись —

Свеч пасхальных, и зеленых, и малиновых…

Хор же иволог, щеглов, дроздов, малиновок

Собрался близ них, вспевая на весь лес

Человечьим языком “Христос Воскрес!”.

И весьма то было, отче, изумительно,

А не менее того и умилительно.

Вдруг кругом, как дым из множества кадил,

Благовонный и густой туман поплыл, —

Занялся мой дух в тумане этом ладанном,

И в бесчувствии, нежданном и негаданном,

Пал я… Старец же, над мной колебля ветвь:

“Эх, Иване… Встань… ‘Воистину’ ответь…”

Отвечал я клиру птичьему, как сказано, —

И исчез с очей туман, как плат развязанный.

Вижу – прямо восковые врата

И такой же тын, прозрачнее сота,

Как свеча, тычинка каждая в особицу,

Но, горя, тын не сгорает, воск не топится…

И стоит у врат Архангел со свечой,

В ризе дьяконской златисто-парчевой,

Серокрыл, очит и полн молитвы внутренней…

“Что у вас, Салафииле, знать, заутреня?” —

Вопросил его Вожатый. Нежа слух

Гласом певчим: “Уж отходит”, – молвил дух.

Ко вратам поднес свечу свою горящую, —

И растаяли они… И узрел чащу я

Неземных цветов, в которой был укрыт

Весь уханный, весь увейный горний скит!

“А сия обитель – Милостивых”, – слышу я.

Мы вошли в нее. Под небом, как под крышею,

Между келеек укромных восковых,

Не из камня – из цветов полевых

Церковь Божия созиждена… Как звонницы,

Превысокие под ветром мерно клонятся

Колокольчики – тот бел, а тот лилов —

И трезвонят ладней всех колоколов!

Вкруг касатики и маки светят – теплятся,

Как лампадки… Над престолом же колеблется

Херувимов лик, не писанный, живой,

И лежит антиминс – розанов завой.

Возле движутся в согласном сослужении

Души в голубо-глазетном облачении, —

И сияют в свете утренней зари

Свечи, посохи, кадила, орари.

А кругом, о чудо чуд! – смиренной паствою,

О себе порой лишь вздохом шумным явствуя,

Службу радостно-пасхальную стоят

Туры, вепри, зубр, медведь средь медвежат

И иные звери, дикие, косматые,

Яркозубые и пристально-рогатые…

Вновь на Старца глянул я, преизумлен.

“Всяка тварь да хвалит Господа! – мне Он. —

Те ж, что видишь тут, сильны великой силою:

В мире прожили не токмо ближних милуя —

И скотов… За то помиловал их Бог —

И соделал здесь им в каждый день – не в срок —

Пасху красную, сей праздник всепрощения”.

Между тем, отец, окончилось служение,

И увидел я тех праведных вблизи.

Были стран чужих, но боле – от Руси,

И не юных лет, но возраста преклонного.

Многих Старец для меня, невразумленного,

Указал, их называя имена, —

Сирина, Молеина, Дамаскина, —