Голос крови - [5]

Ничего не подозревавший толстяк допустил промашку и пригласил варвара, а когда занавеси задернулись, почувствовал, что к горлу приставлен нож.

— Жить хочешь?

— Да, да,— закивал головой лысый.

— Тогда давай во дворец, и не вздумай поднять шум!

Когда паланкин поднесли к дворцовому крыльцу, Конан, для устрашения чуть сдавив рукой горло управляющего — у того глаза на лоб полезли,— строго сказал:

— Сейчас мы вместе выйдем и направимся в твои комнаты. Ты пойдешь первым, и если пикнешь или позовешь на помощь, тут тебе и конец. Ты меня хорошо понял?

Тот послушно закивал, на лбу выступили мелкие капельки пота.

— Да не бойся,— пообещал киммериец, нехорошо усмехаясь,— я тебя зарежу легко, даже боли не успеешь почувствовать. Пошли!

Они прошествовали в дальнее крыло, где помещались покои управляющего. Весь путь прошел нормально, если не считать, что толстяк то и дело собирался хлопнуться в обморок со страху, и киммерийцу всякий раз приходилось поддерживать его за локоть.

Ключ в двери повернулся, и на пороге в сопровождении двух женщин появился евнух.

— Пойдем, господин ждет тебя!

Смирившаяся со своей участью Замира послушно поднялась со скамьи и двинулась следом. «Значит, так угодно богам,— повторяла она про себя, глядя в жирную спину важно шагавшего впереди евнуха.— Что я могу поделать?»

Наконец длинный коридор закончился, и они очутились перед небольшой дверью, по обеим сторонам которой с обнаженными мечами стояли двое чернокожих рабов устрашающего роста и телосложения. «Только Конан мог бы спасти меня,— с тоской думала девушка, глядя на могучих черных стражей.— Но где он, да и знает ли, что произошло?»

Они оказались в комнате — роскошно убранной и устланной коврами. Евнух прошел в следующую дверь, а старухи с Замирой остались ждать. При мысли о том, что ей сейчас предстоит, девушка задрожала вновь.

Евнух вернулся в сопровождении двух молоденьких, одетых почти так же, как Замира, невольниц — они под руки отвели девушку в опочивальню. Первое, что бросилось ей в глаза,— огромное ложе, убранное расписным шелковым покрывалом, и множество разбросанных на нем подушек. Замира даже не заметила сразу чернобородого мужчины, который, сидя в углу на маленьком диванчике, пожирал ее щелками заплывших жиром глаз.

— Ну, что, голубка,— услышала она твердый голос, привыкший повелевать,— понравилось ли тебе у меня?

Замира не могла ответить, от взгляда на будущего повелителя у нее перехватило дыхание — столь отвратительным он показался. Девушки подвели ее поближе к хозяину, и жирные пальцы дотронулись до тела; Замира вздрогнула.

— Не бойся, я не кусаюсь,— рассмеялся чернобородый.— У меня тебе будет хорошо.

Чернобородый ощупывал ее тело сквозь почти невесомую ткань, и глаза его наливались нетерпением.

— Разденьте ее,— коротко приказал он невольницам.

Поскольку то, что было на Замире, можно было назвать одеждой лишь при чрезвычайно богатом воображении, все было исполнено мгновенно.

— Теперь меня.

Наложницы засуетились вокруг господина, и то, что вскоре предстало перед Замирой, было еще омерзительнее, чем в одежде. Жирное, дряблое тело, свисающие складки большого живота, седые волосы, покрывающие пухлую, как у женщины, грудь. Девушка в испуге попятилась к стене, а советник, знаком приказав служанкам удалиться, бросился на нее.

Замира пыталась увернуться от жирных нетерпеливых рук, но это лишь еще больше распаляло мужчину. Она пыталась вырваться, и на мгновение это удалось, но советник с неожиданным для его тучности проворством вновь схватил ее и бросил на ложе. Не помня себя от страха, девушка закричала и, отчаянно извиваясь, попыталась освободиться, однако чернобородый навалился на нее, выкручивая руки. Лицо его было искажено желанием и яростью.

— Сейчас я тебя! — повторял он, дыша Замире в лицо и брызжа слюной.— Ты у меня получишь! Ишь какая неподатливая!

Замире удалось вырвать одну руку и, не понимая уже, что делает, не думая ни о чем, а только желая прекратить это мерзкое истязание, она вцепилась ногтями в лицо советника, оставляя на рыхлой коже глубокие кровавые полосы.

— А-а-а! — истошно взревел от боли чернобородый и ударил ее кулаком.— Стерва! Как ты посмела!

На крик хозяина в комнату вбежали евнух и наложницы. Советник еще раз ударил Замиру — с такой силой, что та отлетела в угол.

— Потаскуха! — брызжа слюной, орал чернобородый, размазывая по лицу кровь.— Ты, ничтожная тварь! Клянусь богами, я заставлю тебя пожалеть об этом!

В другое время вид пожилого голого мужчины, в ярости трясущего жирными телесами в окружении толстого евнуха и двух полуодетых девушек, мог бы вызвать только смех, однако несчастной Замире было не до веселья — почти теряя сознание, она сжалась от страха и боли, уверенная, что сейчас ее просто убьют.

— Высечь ее хорошенько! — кричал советник.— Или нет! — Он указал на девушку вбежавшим телохранителям.— Отнесите ее к стражникам! Пусть они позабавятся ею! Тварь базарная!

— А ты неплохо устроился,— одобрительно заметил Конан, когда слуга в почтительном поклоне затворил за ними дверь, и они с лысым управляющим остались одни. Действительно, было от чего прийти в восторг: помещения поражали богатой драпировкой, дорогими коврами и роскошной мебелью красного дерева.