Голос крови - [3]

Окошко будки с выцветшей надписью «Ночной ресторан» было закрыто, но внутри тускло горел свет. Он постучал указательным пальцем в пластик окошка: «Открывайте, люди добрые, сильно есть хочется!» Окошко открылось, в нем показалось бородатое лицо пожилого азербайджанца. «Канечно, дарагой, для тебя — что пожелаешь: хот дог, шаверма», — начал перечислять продавец, нарочито коверкая слова с «кавказским» акцентом. «Не для меня, отец. Вот собачка у меня голодная». — «Да шел бы ты, парень, знаешь куда», — начал продавец, решив, что это очередная неумная шуточка местного жителя над приезжим «чуркой». Однако придумать, куда именно послать нахала, не успел: пес залаял, почувствовав истекающие из «ресторана» дивные запахи: «Гляди-ка — и впрямь собака. Худющая какая…».

Двое мужчин наблюдали за поглощающей мясо собакой. Он протянул продавцу полупустую пачку, тот с благодарностью взял сигарету, закурил, выпуская кольца дыма: «Хороший пес, даром что некормленый. У меня такой зверь был — умница, красавец, настоящий овчар». — «Может, это он и есть? Тот, красавец твой, не убежал случайно?» — усмехнулся собеседник. Продавец долго молчал и курил сигарету. Потом все-таки ответил: «Не убежал мой, погиб. Один снаряд — и дома нет. И собаки нет, и жены, и сына… А я есть. Война…» Казалось, этому сильному человеку, который потерял все, кроме жизни, вряд ли кто-то смог бы помочь. И вдруг он понял, что нужно сделать. «Знаешь, отец возьми-ка этого пса себе». Продавец был явно ошарашен предложением, но ничего не ответил, раздумывал над его словами. Он почувствовал, что на верном пути: «Жалко ведь, с голодухи сдохнет. А ты откормишь — и будет как новенький!» На лице продавца прорезалась улыбка: «А вот и возьму! А то такой красавец пропадает. Почему бы и не взять — квартира есть, регистрация есть, мяса — тоже, как понимаешь, завались… — добавил продавец словно уговаривая себя. И вдруг спросил: — Слушай, парень, а как звать собаку-то?» Собеседник докурил сигарету, щелчком отправил окурок в урну: «Друг. Зови его — Друг». — «Друг», — повторил новый хозяин собаки, словно пробуя имя на вкус… И в этот момент чаши весов пришли в движение, стрелка миновала «зеро» и замерла уже на другой стороне шкалы. Пес оторвался от куска мяса и горестно завыл…

* * *

Итак, равновесие проиграло и выпустило ключ из своих рук. Теперь оставалось только поднять ключ с земли и выбрать дверь, которую этот ключ откроет. Как ни странно, он не любил то, что ему предстояло сделать. Он пытался отнестись к этому как к неприятной, но необходимой медицинской процедуре, но иногда это не помогало. Но времени что-либо изменить уже не было — утро вступало в свои права, скоро взойдет солнце и наступит день. Этой ночью он прошел долгий путь и не мог остановиться, не сделав последний шаг. Он снял трубку телефона-автомата и набрал номер.

Надя сразу взяла трубку, словно всю эту ночь, пока он боролся с весами в своей голове, она сидела у телефона и ждала звонка. «Это я. Я не спал всю ночь, бродил по темным пустынным улицам и думал о тебе…» Он говорил о встречах и расставаниях, о ночи, которую тяжело пережить, о голодных собаках и одиноких людях в темноте. В его искренних словах не было лжи, была только недосказанность, которая меняла многое. Он говорил, она слушала. Слушала его слова, погружалась в его голос. И когда он, наконец, задал свой главный вопрос, то получил тот ответ, на который надеялся: «Я жду тебя, приезжай». Он повесил трубку. Не хотел ни о чем думать, но думал о том, что она даже не знает его имени.

* * *

Ночное такси, усыпанная листьями остановка автобуса, темный подъезд, лифт со сгоревшими кнопками… Он подошел к двери, но не стал жать кнопку звонка. Спросил громко, давая последнюю возможность передумать: «Я пришел, можно войти?» И услышал: «Конечно, заходи». Он вошел, аккуратно закрыв за собой дверь. Она ждала его в коридоре, в легком халатике, накинутом на голые плечи, румяненькая и аппетитная. Он ожидал увидеть испуганные глаза ребенка, но встретил смущенно-кокетливый взгляд взрослой женщины. Они молчали два удара сердца, потом она вдруг оказалась в его объятиях. Она прижалась к нему, он гладил ее волосы, как на перекрестке, целую вечность тому назад. Ее губы искали его губы, но не нашли — он уже прижался губами к ее шее…

Через некоторое время он бережно, словно хрупкую статуэтку, опустил на пол пустую оболочку, которая еще недавно была живым человеком. Ему было плохо. Считается, что у таких, как он, нет души, но что-то болело и ломалось у него внутри. Он опять победил, и призом были несколько месяцев его жизни. Но в этот раз вкус победы был особенно горек. Он жалел ее, он презирал себя, он ненавидел того, кто придумал этот мир. Но теперь он был уверен, что доживет до зимы. Дождется усталого зимнего солнца и скрипящего под ногами снега, встретит короткие дни и длинные ночи…

Владимир Грамицын Последняя осень Анны

История, которую я вам сейчас расскажу, приключилась прошлой осенью. Дело было в старом русском городе Вознесенске, что стоит аккурат на половине пути из Владимира в Кострому. В центре Вознесенска сохранилось с полдюжины улиц, практически не тронутых аж с начала двадцатого века. Одна из таких улочек называется Московская, и на ней стоит бывший особняк фабриканта Карелина. В годы советской власти в монументальном здании из красного кирпича разместился Текстильный техникум, ныне, как водится, переименованный в Экономический колледж.