Голос из хора - [13]

Ситуация торговых рядов. Скромно, степенно, никаких шуточек и смешочков, с пониманием важности шага. У 58-ой репутация - дай Бог. Хороший товар. Может, кто и останется. Колорит, если угодно, Киевской Руси. Ожидание.

В жензоне:

- Дай я тебе рубашку постираю.

(Если произнести эту фразу просительно, как о милости, то можно уловить, что с нее и начинается семейная жизнь, пускай все общее хозяйство, и дом, и любовь - в одной этой рубашке...)

Оказался возможным еще один поворот низменно-эротической темы - со знаком плюс. Секс - как знак доверия (что может быть доверительнее, чем эта близость вчера еще незнакомых людей - когда даем друг другу то, что никому не показываем?..).

Надзирательница в тюрьме - заключенному:

- Приходи, когда освободишься. Сама штаны сниму.

(Освобождаться же ему - и она это знает - не раньше, чем через одиннадцать лет.)

Здесь слышится нищета и беззащитность гостеприимства - всё в печи мечу на стол - на, попробуй! - панибратство, завязывание родства с бедняком, которому никто не подал, а я не жадная, поделилась общим куском, не претендуя на большее, чем сели встречные и закурили. А что еще мы можем предложить друг другу?..

Вообще пол - это какой-то сплошной плач на реках Вавилонских.

...Почему-то у мужчины виднее срам.

И клеймо (дополнительное) на человеке - еврей.

Всякий человек - еврей.

...Я повторяюсь и переливаю из пустого в порожнее. В оправдание замечу, что текст как пространственная задача не может быть ни статичной площадкой, ни движущейся в одном направлении лентой. Он ближе к кругам по воде. Антиномии - типа "зимы", "солнца", "острова", "женщины", "книги" и т.д. - заставляют слова разбегаться по радиусам, повторяя и исключая друг друга, производя вращение речи, ее возвращение к старым загадкам, берущимся как бы усилием, приливом смысла, а затем отливом в бессилии разрешить с кондачка обратимые парадоксы, которые без такой обратимости были бы данью формы и только. В том же роль иронии, не дающей миру застыть с выпученными глазами однозначной, горластой безжизненнос-ти, но вносящей колыхание в речь, наподобие модуляции голоса, который, удаляясь, без конца возвращается к своему началу, пока мы не догадаемся, что это не поток слов, не голос, но сам горизонт вращается и поворачивает вспять, даруя и черпая силы жить дальше и дальше.

Два писателя открыли нам, что юмор - это любовь. Гофман и Диккенс. Они открыли, что Бог относится к людям с юмором. В юморе есть снисходительность и ободрение: "ну-ну!"

В самом имени Данте слышится ад: эффект перевертня.

Мне кажется, "Бедные люди" Достоевского родились по звуковой аналогии и по контрасту с "Мертвыми душами". - Не мертвые души, - спорит Достоевский (и очень при этом сердится), - а бедные люди!

Приятны случайные встречи и узнавания в словах, которым мы, болтая, не придаем значения, покуда оно само вдруг не проступит на свет, поражая нас точным и осмысленным буквализмом. Сила и страсть восклицания "И ты, Брут!" так ясно звучит по-русски, потому что в нем скрывается: "И ты, брат!"

Мы умираем от голода, от страха, от скуки, но более глубоко и правдиво мы выражаем суть дела, когда говорим о себе трафаретной фразой из романа: "Я умираю от любви". В любви (как самой простой и первичной психической достоверности, которая позволяет судить о том, что мы действительно любим) нас охватывает порыв и восторг самоуничтожения. Мы забываем и вытесняем себя, наполняемся светом и воздухом возлюбленного лица и предмета, переходя в состояние невесомости, потерянности, исчезновения, что как-то сродни ощущению и признакам умирания. Наша физика в этих случаях ведет себя подобающим образом, мы вздыхаем, как будто душа отделяется, а сердце "замирает", а чувство подъема соседствует с расслабленностью состава, готового, кажется, испариться в приближении к источнику света. Меня - нет. Я - это ты. "Ах, я умираю!"

Посылаю тебе стихи из альбома, дикий цветок романсно-эпистолярного стиля. Ради экономии места я сократил их немного и подчеркнул слова, мне особенно приглянувшиеся.

Я никогда бы, слышишь? Никогда!

С письмом таким к тебе не обратился,

Если б душой не чувствовал тебя

И образ твой ночами мне не снился.

...И образ твой я выкинул бы прочь

Из головы, как сор, как кучу хлама,

И спал спокойно каждую бы ночь,

Не жгла бы сердце ноющая рана.

Любимая, я все хочу узнать,

Что тебя сегодня побудило

Пылающую лиру оборвать?

Ведь ты вчера еще меня любила!

В расцвете смяла сердца алый цвет,

Растерла в пыль безжалостной ногою.

Я не прощу тебе за это, нет!

Я буду жить, чтоб встретиться с тобою.

...Не я пишу изношенным пером

Слова письма, рифмуя предложенья,

Диктует сердце бедное мое,

Это его простое сочиненье.

Это оно молчало до поры,

Перенося все горести и муки,

Это оно, желанью вопреки,

Писать письмо удерживало руки.

(Какой галоп!)

Это оно сегодня так стучит,

Это оно кровь в жилах возбуждает,

Это оно, родная, не велит

Забыть тебя и, мучаясь, страдает...

...Бессилен я потребовать ответа,

Различен быт у каждого из нас:

Ты дорогими тканями одета,

А я в бушлате временно сейчас.

Но я такой же в лагерном бушлате: