Голос друга - [24]
Госпожа Синьяк ответила не сразу. По выражению ее все еще прекрасных глаз Габуш понял, что в мыслях она находится сейчас где-то очень далеко от уютного особнячка, и молчал, боясь своими расспросами нарушить ее воспоминания.
— Во всем этом нет ничего удивительного, Габуш, — сказала госпожа Синьяк. — Я плохо разбираюсь в политике, но ваши чувства в известной мере мне понятны…
Увидев удивление на его лице, она добавила:
— Близкие мне люди служили идеям, схожим с вашими, и понесли за это жестокое наказание. Некоторые поплатились жизнью… Я — русская. Родилась я в ссылке — да, не удивляйтесь! В маленьком городке на севере России, где после каторги жил мой отец, декабрист, и мать, делившая с ним все невзгоды. Быть может, вы слышали о декабристах — о горсточке отважных безумцев, думавших, что их пламенные мечты способны растопить многовековой лед самодержавия? «Зима железная дохнула — и не осталось и следов», — сказал о них русский поэт…
Госпожа Синьяк взяла в руки книгу Тибо, перелистала ее.
— Эту книгу любил отец. В годы изгнания, в минуты уныния, тоски он не расставался с ней. Как сейчас вижу его седую голову, склоненную при свете свечи над страницами этой книги… Я знаю, многие усталые сердца она заставляла биться сильнее, наполняла надеждой.
— Эта книга — друг, товарищ, боец, — горячо сказал Габуш. — Она принадлежит народу!
— Что вы хотите сказать? — обеспокоенно спросила госпожа Синьяк.
— Дайте ее нам! Ручаюсь, она найдет тысячи читателей!
— Нет, Габуш, нет!.. Она слишком дорога мне! — И госпожа Синьяк прижала книгу к груди.
Однажды утром коммунаров не оказалось в приютившем их особняке. Они ушли ночью, никем не замеченные, оставив на кухонном столе записку, — ее принесла госпоже Синьяк заплаканная Жанна.
В записке было несколько слов:
«Благодарим за все. Уходим бороться за дело коммуны».
Госпожа Синьяк с неожиданной грустью прочитала эти слова и, обняв Жанну, ласково провела рукой по рыжим кудрям девушки.
— Это я виновата, что они ушли, — говорила Жанна, утирая передником слезы. — Я толкнула их на верную гибель!.. Вчера рассказала, что видела, как вели арестованных. В толпе шла девушка с кандалами на руках — такая гордая, такая прекрасная! Она шла с поднятой головой, волосы ее развевались… Габуш и Лусто ничего не сказали, молча переглянулись. Боже мой!.. Зачем я рассказала им о девушке в кандалах?..
3
Прошло несколько месяцев.
Поздней осенью госпожа и господин Синьяк сидели в гостиной в сумеречный послеобеденный час. Жанна доложила, что госпожу Синьяк спрашивает на кухне какой-то ремесленник.
— Это он, барыня, — шепнула Жанна, когда госпожа Синьяк вышла из гостиной. — Это Габуш!
Глаза девушки сияли, она раскраснелась от волнения и радости.
Госпожа Синьяк с большей, чем могла бы предположить, приветливостью встретила своего случайного гостя. Он сбрил курчавую бороду, красившую его, отрастил длинные усы.
— Здравствуйте, Габуш. Рада видеть вас живым, здоровым!
— Благодарю, — отвечал, кланяясь, Габуш. — Но, сударыня, вы ошиблись: мое имя Тибо. Франсуа Тибо к вашим услугам!
Госпожа Синьяк улыбнулась.
— Ну хорошо. Пускай Тибо… Как поживает ваш друг Лусто?
— Бедный Лусто!.. Он — на каторге, в Новой Каледонии.
Наступило молчание.
— Вы пришли за книгой? — тихо спросила госпожа Синьяк.
— Да. Она нужна нам!
— Мне больно расставаться с ней… Но я много думала. Вы правы, эту книгу нельзя держать взаперти.
Она ушла к себе и скоро вернулась.
— Вот она, возьмите…
Габуш поклонился еще раз.
— О, благодарю вас!.. Мы напечатаем ее, — сказал он, — ее голос будет услышан всеми, кто борется за свободу! И тогда она снова придет к вам.
— Кто это был, дорогая? — спросил господин Синьяк жену, когда та вернулась в гостиную. Он и не подозревал о гостях, побывавших в его доме в последние дни коммуны.
— Приходил переплетчик, — отвечала госпожа Синьяк. — Я отдала ему несколько книг…
Единственный раз за всю их долгую совместную жизнь она не сказала мужу правды.
Глава шестая
СЕМЕЙНАЯ РЕЛИКВИЯ
…Книги — опыт прошедшего: это душа, которая начинает жить и отвечает нам всякий раз, как мы захотим спросить ее.
Э. Лабуле
1
Экспресс из-за границы прибыл в Москву точно по расписанию.
Из темно-синего, с зеркальными стеклами вагона первого класса неторопливо, вразвалочку, вышел молодой господин в золотых, старивших его очках, с холеной бородкой.
Не светлый котелок модного фасона, не щегольская трость, даже не дорогое заграничное пальто, а именно эта его бородка и его спокойная самоуверенность говорили о том, что молодой господин преуспевает на жизненном поприще, знает себе цену и совершенно доволен собою.
Носильщик с почтительным видом семенил за ним следом, неся небольшой желтой кожи чемодан, весь в пестрых наклейках, — свидетельство того, что владелец его не любил засиживаться в чужих краях на одном месте: побывал в разных странах, в разных отелях. Приезжий сказал носильщику, что за остальным багажом пришлет из дому.
Навстречу молодому человеку, сияя улыбкой, не шла, а величественно плыла по многолюдному перрону полная дама в изящной шляпке с вуалью, в пышном боа.
— Алексис! Дорогой! Наконец-то! — заворковала она. — Уж мы ждали, ждали!.. Твоя бедная мать исстрадалась. Она так хотела встретить тебя, но ты же знаешь ее слабое здоровье. Стоило ей вчера навестить баронессу Икскуль и вот — жесточайшая мигрень!
