Голос друга - [2]
Петр Александрович задумался, вроде бы немного погрустнел. Так бывает порой с людьми, вспомнившими свои молодые годы, кажущиеся в отдалении почти всегда прекрасными.
— Столько лет прошло, а ведь все, все помню!.. Погорелые хаты, старые ветлы над прудом. На пригорке фруктовый сад, за ним — барский дом с выбитыми окнами. Золотое вечернее небо… В барском доме, в светелке под самой крышей, нашли наши бойцы старуху — не то гувернантку, не то экономку. Сбежавшие господа бросили ее. А может, оставили присмотреть за их на веки вечные потерянным добром. Жалкая, изголодавшаяся, она с тупым страхом смотрела на диковатых вооруженных людей. Кутаясь в старенькую шаль, ждала, похоже, неминучей смерти!.. Дали мы ей котелок пшенной каши, шматок сала и оставили в покое.
Я и мой боевой товарищ, мой первый друг Григорий Шелест, сидели возле хаты. Я карабин чистил, Гриша рылся в походном мешке, — искал махорку. Вижу — достает книгу, завернутую в чистую тряпицу. Удивился я. Грамоту я знал — три года бегал за пять верст в школу. Но книги в те времена видел редко, — разве что в руках попов или господ. И люди, читавшие книги, казались мне, по тогдашней дурости моей, чужаками, белоручками. А это никак не вязалось с Гришей. Уж он-то был своим — таким же, как я, крестьянским парнем. Знал я его как доброго товарища, отважного бойца. И был он мне дороже родного брата.
— Молитвенник, что ли? — насмешливо спросил я.
Гриша покачал головой.
— Нет… Хорошая, правильная книга!
Полистал я книгу, — смотрю, написано не по-русски.
— Французская книга, — сказал Гриша.
— Так французы ж — гады! С нами воюют!
— Это — смотря какие французы. Понимать надо…
— Ты что же, читал ее? — спрашиваю.
— Сам не читал — мне читали… Эх, Петро! Вот если бы мог кто тебе и ребятам ее прочитать!
— А что? Какой в ней интерес, — старая она. Сказка, должно быть, — вон змей-то на картинке!..
— Не сказка!.. Это знаешь какая книга? Она говорит с тобой будто друг. Про жизнь и правду говорит!
— Про какую ж такую правду?
— Не прикидывайся дурачком. Про нашу правду. За которую воевать пошли!
С недоверием смотрел я на небольшую книгу в кожаном переплете. «Чудит, — думаю, — Гришка!» Встал, пошел коней поить.
Стемнело. Натаскал я себе и Грише соломы в одну из уцелевших хат. Пора спать укладываться: ночью наш черед идти в дозор.
Вдруг вбегает в хату Гриша.
— Идем! — говорит. — Старуха будет книгу читать!
Не хотелось мне идти — устал я, целый день в седле. Но все же поплелся за Гришей к барскому дому.
Старуха сидела на ступеньках террасы, косматая, сгорбленная, — ну, прямо ведьма! Ежилась от холода, жевала беззубым ртом сухарь. Тонкая церковная свечечка, прилепленная к горлышку бутылки, стояла возле нее. А на коленях у той ведьмы, смотрю, Гришина книга!..
Человек десять партизан — видно, от нечего делать — расселись вокруг. В последнем бою погиб наш гармонист, весельчак, запевала. Будь он живой, разве так коротали бы мы вечер? Земля гудела бы под каблуками сапог, далеко по темной степи летела бы песня. Народ в отряде подобрался молодой, — лихой, отчаянный народ…
Григорий зажег свечу. Тихо было, ни ветерка — язычок свечи не шелохнется.
— А ну, читайте, бабуся!
Старуха раскрыла книгу, поднесла к самому носу. Костлявые руки ее тряслись. Стала читать про себя, — шевелит синими губами, будто молится. Гриша не сводил с нее глаз.
Он потом сказал мне, что нашел на чердаке пыльную груду старых, изъеденных мышами книжек, — были среди них и французские. Спросил старуху — не знает ли она по-французски. Оказалось — знает! Он отдал ей свой двухдневный хлебный паек, чтобы она прочитала книгу вслух, — партизанам прочитала.
И вот мы услышали негромкий, хриплый голос старухи, — каркает, как ворона, не поймешь что. Кто-то из ребят засмеялся.
— По-русски читай! — крикнул Гриша. — Читай по-нашему!
Старуха замолчала. Сжалась вся, испуганно моргает. Потом снова стала читать. Читала она плохо, запинаясь. С трудом подбирала нужные слова. Я слушал, зевая, — в сон клонило. Дивился причуде своего дружка. И что дались ему эта книга, глупая эта старуха?
Но вот она вроде как освоилась с нелегкой ролью переводчицы и чтицы — читала быстрей, уверенней. Потекли страница за страницей. Я и не заметил, как прошла моя скука, — слово пропустить боялся. О сне и не думал. Оглянулся — вижу, много бойцов собралось вокруг. И командир наш, старый шахтер из Донбасса, стоит, слушает, покручивает сивый ус.
Что за диво? Никогда не переживал я раньше такого! И верно ведь — будто друг говорил со мною, со всеми нами. Старший друг, умный, верный. О самом заветном говорил — о том, что жило в душе каждого из нас, что нас в бой вело, что каждый чувствовал, да не умел выразить словами, особенно такими сильными, горячими…
Свечка, догорев, погасла. Усталая старуха уронила книгу на колени. Никто с места не сдвинулся — не хотелось расходиться. Хотелось всем вместе быть. Старуха ушла. Кто-то запел вполголоса. Потом все подхватили песню. Пели у нас душевно, — так только на Украине поют!..
Вот ведь, вспомнил о том вечере, как мы пели тогда, Вспомнил, на сердце потеплело…
