Голос блокадного Ленинграда - [42]

    а на хвосте его — звезда!

    И, слушая, как он поет,

    базар, казалось, замер,

    базар впивался в самолет

    трезвевшими глазами,

    а тот белел со злости,

    сияя как пожар…

   …До горизонта — гостя

    провожал базар.

1927

О ГОНЧАРАХ

    Мне просто сквозная усмешка дана,

    да финские камни — ступени к Неве,

    приплытие гончаров, и весна,

    и красная глина на синеве.

    (Уж гиблые листья сжигают в садах,

    и дым беловатый горчит на глаза —

    о, скупость окраски, открыты когда

    лишь сепия веток и бирюза…)

    Звенящая глина тревожит меня,

    и я приценяюсь к молочникам утлым.

    Старик балагурит, горшки гомонят,

    синеет с воды валаамское утро,

    и чаек безродных сияет крыло

    над лодкою — телом груженым и длинным.

    Почетно древнейшее ремесло —

    суровая дружба с праматерью-глиной…

    С обрывов коричневых глину берут,

    и топчут, и жгут, обливают свинцом,

    и диким узором обводят потом

    земной, переполненный светом, сосуд,

    где хлебы затеют из теплой муки,

    пока, почернев и потрескавшись в меру,

    он в землю не сложит свои черепки,

    на ощупь отметив такую-то эру.

    И время прольется над ним без конца,

    и ветрам сходиться, и тлеть облакам,

    и внуки рассудят о наших сердцах

    по темным монетам и черепкам.

1927

"Словно строфы — недели и дни в Ленинграде "

    Словно строфы — недели и дни в Ленинграде,

    мне заглавья запомнить хотя б:

    «Прибыл крымский мускат…»

    На исходе пучки виноградин,

    винный запах антоновок сытит октябрь.

    Это строфы элегий,

    желтеющих в библиотеках,

    опадающих с выступов перистых од:

    «Льды идут на Кронштадт,

    промерзают сибирские реки,

    ледоколы готовятся в зимний поход».

   . . . . . . . . . . .

    Но такие горячие строки доверить кому нам?

    Только руку протянешь —

    обуглится, скорчится — шрам…

    Говорю о стихе

    однодневной Кантонской коммуны,

    на газетах распластанной по вечерам.

    Но сначала — Кантон. И народ, и кумач на просторе;

    после РОСТА рыдающая на столбах.

    А потом, леденя, в почерневшем свинцовом наборе

    отливаются петли, и раны, и храп на губах.

    А потом — митингуют, и двор заводской поднимает

    на плечах, на бровях,

    на мурашках ознобленных рук —

    рис, и мясо, и кровли повстанцам Китая,

    и протесты,

    железом запахшие вдруг…

Декабрь 1927

" О, если б ясную, как пламя, "

    О, если б ясную, как пламя,

    иную душу раздобыть.

    Одной из лучших между вами,

    друзья, прославиться, прожить.

    Не для корысти и забавы,

    не для тщеславия хочу

    людской любви и верной славы,

    подобной звездному лучу.

    Звезда умрет — сиянье мчится

    сквозь бездны душ, и лет, и тьмы, —

    и скажет тот, кто вновь родится:

    «Ее впервые видим мы».

    Быть может, с дальним поколеньем,

    жива, горда и хороша,

    его труды и вдохновенья

    переживет моя душа.

    И вот тружусь и не скрываю:

    о да, я лучшей быть хочу,

    о да, любви людской желаю,

    подобной звездному лучу.

1927, Невская застава

" Как на озерном хуторе "

    Как на озерном хуторе

    с Крещенья ждут меня —

    стреножены, запутаны

    ноги у коня…

    Там вызорили яро

    в киноварь дугу

    и пращурный, угарный

    бубенчик берегут…

    Встречали неустанно

    под снежный синий порск,

    а я от полустанка

    за сотню лет и верст…

    Встречали, да не встретили,

    гадали — почему?

   …Полночный полоз метил

    обратную кайму…

    И пел полночный полоз

    сосновой стороной,

    как в тот же вечер голос —

    далекий голос мой:

    «Ты девять раз еще — назад

    вернешься, не взглянув

    сквозь финские мои глаза

    в иную глубину…

    Вернись, забыть готовый,

    и путы перережь,

    пусть конские подковы

    дичают в пустыре…

    И киноварь не порти зря,

    и в омут выкинь бубенец —

    на омутах,

    на пустырях

    моя судьба

    и мой конец…»

1927 или 1928

ПРИЗЫВНАЯ

    Песенкой надрывною

    очертивши темя,

    гуляли призывники

    остатнее время.

    Мальчишечки русые —

    все на подбор,

    почти что безусые…

    Веселый разговор!..

    Дни шатались бандами,

    нарочно напылив,

    украшены бантами

    тальянки были их.

    Дышали самогонкой,

    ревели они:

    «Прощай, моя девчонка,

    остатние дни!»

    Им было весело,

    таким молодым,

    кто-то уж привесил

    жестянку звезды…

    Мальчишечки русые

    шли в набор,

    почти что безусые…

    Веселый разговор!..

1927 или 1928

" Галдарейка, рыжеватый снег, "

    Галдарейка, рыжеватый снег,

    небо в наступившем декабре,

    хорошо и одиноко мне

    на заставском замершем дворе.

    Флигель окна тушит на снегу,

    и деревья тонкие легки.

    Не могу укрыться, не могу

    от ночного инея тоски,

    если небо светится в снегу,

    если лай

    да дальние гудки…

    Вот седой, нахохленный сарай

    озарит рыданье петуха —

    и опять гудки,

    и в переулке лай,

    и заводу близкому вздыхать…

    Всё я жду —

    придешь из-за угла,

    где фонарь гадает на кольцо.

    Я скажу:

    «Я — рада!

    Я ждала…

    У меня холодное лицо…»

    Выпал снег… С заводов шли давно.

    «Я ждала не только эту ночь.

    Лавочка пушиста и мягка.

    Ни в душе,

    ни в мире не темно,

    вздрагивает на небе слегка…»