Голос блокадного Ленинграда - [11]

Шрифт
Интервал

                 не заговоришь,
но все верней и верней
я знаю по ненависти своей,
как ты восстанешь, Париж!

1940

3
Быть может, близко сроки эти:
не рев сирен, не посвист бомб,
а  т и ш и н у  услышат дети
в бомбоубежище глухом.
И ночью, тихо, вереницей
из-под развалин выходя,
они сперва подставят лица
под струи щедрого дождя.
И, точно в первый день творенья,
горячим будет дождь ночной,
и восклубятся испаренья
над взрытою корой земной.
И будет ветер, ветер, ветер,
как дух, носиться над водой…
…Все перебиты. Только дети
спаслись под выжженной землей.
Они совсем не помнят года,
не знают — кто они и где.
Они, как птицы, ждут восхода
и, греясь, плещутся в воде.
А ночь тиха, тепло и сыро,
поток несет гряду костей…
Вот так настанет детство мира
и царство мудрое детей.

1940

4
Будет страшный миг —
будет тишина.
Шепот, а не крик:
«Кончилась война…»
Темно-красных рек
ропот в тишине.
И ряды калек
в розовой волне…

1940

5
Его найдут
          в долине плодородной,
где бурных трав
               прекрасно естество,
и удивятся силе благородной
и многослойной ржавчине его.
Его осмотрят
            с трепетным вниманьем,
поищут след — и не найдут
                         следа,
потом по смутным песням
                       и преданьям
определят:
          он создан для труда.
И вот отмоют
            ржавчины узоры,
бессмертной крови сгустки
                         на броне,
прицепят плуги,
              заведут моторы
и двинут по цветущей целине.
И древний танк,
              забыв о нашей ночи,
победным ревом
              сотрясая твердь,
потащит плуги,
             точно скот рабочий,
по тем полям, где нес
                     огонь и смерть.

1940

6
Мечи острим и готовим латы
затем, чтоб миру предстала Ты
необоримой, разящей,
                   крылатой,
в сиянье Возмездия и Мечты.
К тебе взывают сестры и жены,
толпа обезумевших матерей,
и дети,
      бродя в городах сожженных,
взывают к тебе:
               — Скорей, скорей!—
Они обугленные ручонки
тянут к тебе во тьме, в ночи…
Во имя
      счастливейшего ребенка
латы готовим, острим мечи.
Все шире ползут
               кровавые пятна,
в железном прахе земля,
                      в пыли…
Так будь же готова
                  на подвиг ратный
освобожденье всея земли!

1940

«Не знаю, не знаю,

живу — и не знаю…»

Не знаю, не знаю, живу — и не знаю,
когда же успею, когда запою
в средине лазурную, черную с края
заветную, лучшую песню мою.
Такую желанную всеми, такую
еще неизвестную спела бы я,
чтоб люди на землю упали, тоскуя,
а встали с земли — хорошея, смеясь.
О чем она будет? Не знаю, не знаю,
а знает об этом июньский прибой,
да чаек бездомных отважная стая,
да сердце, которое только с тобой.

Март 1941

«Я так боюсь,

что всех,

кого люблю…»

Я так боюсь, что всех, кого люблю,
    утрачу вновь…
Я так теперь лелею и коплю
    людей любовь.
И если кто смеется — не боюсь:
    настанут дни,
когда тревогу вещую мою
    поймут они.

Май 1941

НАЧАЛО

«Мы предчувствовали

полыханье…»

Мы предчувствовали полыханье
этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня!
Я и в этот день не позабыла
горьких лет гонения и зла,
но в слепящей вспышке поняла:
это не со мной — с Тобою было,
это Ты мужалась и ждала.
Нет, я ничего не позабыла!
Но была б мертва, осуждена —
встала бы на зов Твой из могилы,
все б мы встали, а не я одна.
Я люблю Тебя любовью новой,
горькой, всепрощающей, живой,
Родина моя в венце терновом,
с темной радугой над головой.
Он настал, наш час,
                   и  что  он  значит —
только нам с Тобою знать дано.
Я люблю Тебя — я   не   могу   иначе,
я и Ты — по-прежнему — одно.

Июнь 1941

Начало поэмы

…Всю ночь не разнимали руки,
всю ночь не спали мы с тобой:
я после долгой, злой разлуки
опять пришла к тебе — домой.
Мы говорили долго, жадно,
мы не стыдились слез отрадных,—
мы так крепились в дни ненастья…
Теперь душа светла, мудра,
и зрелое людское счастье,
как солнце, встретит нас с утра.
Теперь навек — ты веришь, веришь? —
любовь одна и жизнь одна…
…И вдруг стучит соседка в двери,
вошла и говорит:
                — Война! —
Война уже с рассвета длится.
Войне уже девятый час.
Уж враг за новою границей.
Уж сотни первых вдов у нас.
Войне идет девятый час.
И в вечность канул день вчерашний.
Ты говоришь:
            — Ну как? Не страшно?
— Нет… Ты идешь в военкомат? —
Еще ты муж, но больше — брат…
Ступай, родной…
                 И ты — солдат,
ты соотечественник мне,
и в этом — все.
Мы на войне.

1941

Первый день

…И да здравствует социа-

листическая революция во всем

мире!


Надпись на памятнике В. И. Ле-
нину около Финляндского вокзала
в Ленинграде. Это слова, сказан-
ные Лениным 16 апреля 1917 года.
…И вновь Литейный — зона
                          фронтовая.
Идут войска, идут — в который раз! —
туда, где Ленин, руку простирая,
на грозный подвиг призывает нас.
Они идут, колонна за колонной,
еще в гражданском, тащат узелки…
Невидимые красные знамена
сопровождают красные полки.
Так шли в Семнадцатом —
                       к тому ж вокзалу,
в предчувствии страданий и побед.
Так вновь идут.
               И блещет с пьедестала
неукротимый Ленинский завет.

22 июня 1941

В госпитале

Солдат метался: бред его терзал.
Горела грудь. До самого рассвета
он к женщинам семьи своей взывал,

Еще от автора Ольга Федоровна Берггольц
Ольга. Запретный дневник

Ольгу Берггольц называли «ленинградской Мадонной», она была «голосом Города» почти все девятьсот блокадных дней. «В истории Ленинградской эпопеи она стала символом, воплощением героизма блокадной трагедии. Ее чтили, как чтут блаженных, святых» (Д. Гранин). По дневникам, прозе и стихам О. Берггольц, проследив перипетии судьбы поэта, можно понять, что происходило с нашей страной в довоенные, военные и послевоенные годы.Берггольц — поэт огромной лирической и гражданской силы. Своей судьбой она дает невероятный пример патриотизма — понятия, так дискредитированного в наше время.К столетию поэта издательство «Азбука» подготовило книгу «Ольга.


Живая память

Выпуск роман-газеты посвящён 25-летию Победы. Сборник содержит рассказы писателей СССР, посвящённых событиям Великой Отечественной войны — на фронте и в тылу.


Блокадная баня

Рассказ Ольги Берггольц о пережитом в страшную блокадную пору.


Ты помнишь, товарищ…

Михаил Светлов стал легендарным еще при жизни – не только поэтом, написавшим «Гренаду» и «Каховку», но и человеком: его шутки и афоризмы передавались из уст в уста. О встречах с ним, о его поступках рассказывали друг другу. У него было множество друзей – старых и молодых. Среди них были люди самых различных профессий – писатели и художники, актеры и военные. Светлов всегда жил одной жизнью со своей страной, разделял с ней радость и горе. Страницы воспоминаний о нем доносят до читателя дыхание гражданской войны, незабываемые двадцатые годы, тревоги дней войны Отечественной, отзвуки послевоенной эпохи.


Говорит Ленинград

Автор: В одну из очень холодных январских ночей сорок второго года – кажется на третий день после того, как радио перестало работать почти во всех районах Ленинграда, – в радиокомитете, в общежитии литературного отдела была задумана книга «Говорит Ленинград». …Книга «Говорит Ленинград» не была составлена. Вместо нее к годовщине разгрома немцев под Ленинградом в 1945 году был создан радиофильм «Девятьсот дней» – фильм, где нет изображения, но есть только звук, и звук этот достигает временами почти зрительной силы… …Я сказала, что радиофильм «Девятьсот дней» создан вместо книги «Говорит Ленинград», – я неправильно сказала.


Ленинградский дневник

Ольга Берггольц (1910–1975) – тонкий лирик и поэт гражданского темперамента, широко известная знаменитыми стихотворениями, созданными ею в блокадном Ленинграде. Ранние стихотворения проникнуты светлым жизнеутверждающим началом, искренностью, любовью к жизни. В годы репрессий, в конце 30-х, оказалась по ложному обвинению в тюрьме. Этот страшный период отражен в тюремных стихотворениях, вошедших в этот сборник. Невероятная поэтическая сила О. Берггольц проявилась в период тяжелейших испытаний, выпавших на долю народа, страны, – во время Великой Отечественной войны.