Голос ангельских труб - [5]

Он почти забыл о Заказчике, решив про себя, что сделка не состоялась. Товар оказался подпорченным. Да и гений дзюдо не перезвонил, как обещал. Да и не до них было Шибаеву. История с Ингой[5], его страх… Шибаев помнит, как метался по городу и пригородным дачным поселкам, когда она исчезла, отгоняя от себя мысли о том, что с ней в этот самый миг происходит. Он помнит чувство облегчения, до слабости в коленях, до пустоты внутри, когда сердце замерло при виде Инги, бледной, осунувшейся, но живой, и снова дернулось, оживая. Это была радость, которую не выдерживают сердца.

И три дня «после освобождения», как оказалось, последних… Три дня, сжатых будто пружина, наполненных любовью, светом и планами на будущее. Никогда раньше он не испытывал такого восторженного желания жить. Как герой старой французской или итальянской песенки, он был пьян от любви, барахтался в своей любви, как щенок в луже в яркий солнечный день, захлебываясь, погружаясь и выныривая, глотая сладкий воздух. Он, дурак, думал, что она с ним… Дурак! Трижды дурак! Он еще рассуждал снисходительно о скороспелом романе Володи и Мары, доказывая, что Мара никогда не уйдет от мужа, которого не любит и боится. Никогда, потому что Артур – это устоявшаяся жизнь, статус, деньги и связи. Все, чего нет у Володи. Чего нет и у него, Шибаева. Он пел соловьем об их будущем, а Инга знала, что ничего этого не будет, потому что кончается отпуск, а с ним кончается любовь. Кончается курортный роман. И нужно возвращаться домой, к другому человеку, нелюбимому, или любимому, но не так, как любим он, Шибаев, зато надежному. «Что может дать ей твой Володя?» – говорил он Инге, а она, наверное, прикидывала, что может ей дать он, бывший мент, ныне мелкий частный сыщик. С таким даже на люди неловко показаться…

Их встреча в тот яркий весенний день была чудом! Напоминала вспышку космического тела – новой звезды, взорвавшей его пресную прежнюю жизнь, и теперь его существование разделилось на две части: до Инги, и после. Все, что было до, померкло, свернулось и исчезло, в мире остались лишь они двое. Любовь накрыла его со стремительностью весенней грозы – хлестали струи живительного дождя, слепили молнии, грохотал гром! Любовь была чудом, и он с готовностью неофита принял это чудо и поверил в него.

…Шибаев сидел на камне на берегу океана, а до Инги было рукой подать. Он старался не думать о ней, не допуская даже мысли о том, что согласился на предложение Заказчика из-за нее, смутно представляя себе, как идет по многолюдной американской улице, а она – навстречу. Видение Инги, идущей навстречу, повторялось с навязчивостью ночного кошмара. И ничего с этим нельзя было поделать. Вот она подходит ближе, поднимает глаза, замечает его… Мгновенное изумление в глазах, заминка, рука, прижатая к сердцу, краска, прилившая к лицу… радость? Испуг? Что почувствует Инга, увидев его? Он не знал. А что почувствует он сам?

Сколько раз он мысленно проигрывал эту сцену, говорил Инге все, что думает о ней. Резко и не стесняясь словами, прекрасно зная, что сцена существует лишь в его воображении. А что он скажет ей на самом деле? Мгновенный жар обливал Александра при мысли об Инге. Не знал он, что скажет… Что-нибудь, вроде небрежного: «Привет! Как жизнь?», испытывая мстительное наслаждение от ее замешательства.

А если она будет не одна? Если рядом окажется тот самый, заботливый и надежный, не так любимый, как Шибаев, но не в пример надежнее? И в глазах ее вспыхнет откровенный испуг? За себя, за свое благополучие? Что тогда? Ничего. Он пройдет мимо, только и всего. А может, все будет иначе, развивал он ситуацию. У них тут другой менталитет, как несколько раз повторил опытный американец, связник Лёня, ныне покойный. И в силу другого менталитета, она остановится, представит его своему спутнику и скажет что-нибудь вроде: «Мой старый друг, учились в одной школе. Мой… муж? Бойфренд? Рюмашку за встречу, а, мальчики? За знакомство?»

Шибаев в отношениях с женщинами всегда оставался самим собой, и ему была присуща спокойная немногословная уверенность, слегка снисходительная, в общении со слабым полом. Он словно знал что-то важное, чего не знали они, за что и был воспринимаем серьезно, любим и желанен. И только в мыслях об Инге он превращался в слюнявого неуверенного пацана, мучимого ночными поллюциями, прыщами и страхом оказаться несостоятельным в решительную минуту. Он никогда в жизни не испытывал страха потерять женщину. Может, не слишком дорожил отношениями? Инга разбудила в нем этот страх. А еще ему было стыдно… Он даже кулаки сжимал от стыда, когда вспоминал, как строил планы на будущее, распускал слюни… Сопляк!

Едва заметная тень слева и легкое движение заставили Шибанова сжаться. Он резко повернулся – совсем близко был человек с черным лоснящимся лицом, в белой синтетической куртке. Человек присел на камень рядом, руки он держал в карманах. Шибаев с трудом различал его черты, в основном зубы и белки глаз. Негр что-то произнес. Голос у него был неприятно-тонкий, гнусавый, с истеричными нотками. Наклонившись, он заглянул в лицо Шибаеву, ожидая ответа. «Ай донт андестэнд»