Голос Америки - [21]

Зычный партийный басок, едвасумев продраться сквозь вопли задавленных, принялся несколько абстрактно, ибо никаких дельных предложений не подавал, призывать к спокойствию, но уже сыпались стекладверей и окон, уже иррациональные выкрики сменились более или менее прагматическими: Миша! Мишенька! Держи папу заруку! Зайка! выбирайся насвою сторону и иди к Белорусской -- и так далее, и не сильно помятый Никита, следуя внутренним токам толпы, оказался в проломе окна, азатем и в тоннеле.

Клочья тьмы то здесь, то там вырывались вспышками спичек и зажигалок. Поезд, сойдя с рельсов, врезался головою в стенку, и те, кто вылез насторону столкновения, найдя себя в тупике, в ловушке, с энергией ужасадвигались назад, -- задние же, не зная, в чем дело, перли вперед, -- Никитапо счастию оказался с другой стороны и довольно скоро миновал вагоны. Ощупью, спотыкаясь о шпалы и упавших людей, он добрался до станции. По ней, выхватывая то знакомые спортивные медальоны, то темно-розовый мрамор панелей, то куски человеческих скоплений, ерзали пятнаручных фонарей; у эскалаторов стояладавка -- почище чем в часы пик. Сорванные полотналестниц торчали из провалов острыми зубцами. Цепляясь заустои плафонов, люди ползли по разделительным парапетам, срывались, летели вниз, сбивая ползущих навстречу, но подымались и ползли снова, -древнегреческая мифологическая история пришлаНиките наум, про Сизифа, кажется, -- впрочем, все, что происходило, не столько виделось, сколько угадывалось в рефлексах редких, неверных источников света, восстанавливалось воображением по носящимся в подземелье истерическим репликам целых и звериным визгам раненых и умирающих.

Воздух, не проветриваемый поршнями поездов, густел, тяжелел с каждой минутою. Зачем они лезут наверх? недоумевал Никита, сам протискиваясь к эскалатору. Наверху, наверное, бешеная радиация, переждали бы, что ли, хоть бы и в духоте. Я-то ладно, улыбнулся, поймав себя напротиворечии мысли и действия. Мне все равно.

Долго, с полчаса, не меньше, полз Никитапо наклонной шахте. Наземный вестибюль рухнул, но предшественники уже устроили лазейку в трупах и развалинах. Никитавдохнул полной грудью, и у него мгновенно ослабли ноги, закружилась головаи сильно -- едвасдержал рвоту -- затошнило. Он сначалаподумал наионаторы (то есть, наих отсутствие), потом -- накислородное отравление, но услужливая и одновременно ехидная память шепнуласлова, которые он, казалось, никогдане впускал в уши назанятиях по противоатомной защите: первыми симптомами сильного облучения являютсяю

Лунатеперь властвоваланад Москвою безраздельно: фонари погасли повсюду, адалекий: где-то наРечном или даже в Химках -- костер пожараникак не мог соперничать с ее холодным пепельным светом. Здания вокруг были полуразрушены, деревья валялись, вырванные с корнем: ударная волналегко преодолеладесяток километров от эпицентра.

Чем дальше шел Никитапо направлению к родительскому дому, тем меньше трупов и раненых валялось наземле, тем меньше народу попадалось навстречу, ауж когдапересек линию Рижской дороги (электричкалежаланабоку) и, чтобы срезать путь, свернул в Тимирязевский лес, -- и вовсе остался один среди где покосившихся, где поломанных, где тлеющих древесных стволов.

Пройдя между ними несколько сотен шагов, Никитанаткнулся нанеожиданный провал, огромный, километратри в диаметре; надалеком дне провалав свете слабых живых огоньков поблескивал металл, копошились люди. Никитавспомнил: еще мальчишкою, гуляя здесь, он категорически отказывался верить сестриной клевете, будто внизу, под перегнивающими слоями опавших листьев, под землею, работает гигантский военный завод, притаились стартовые шахты ракет, -- и вот однажды осенью, когдавыпал первый снег, авоздух был разве что насамую малость холоднее нуля, -- своими глазами увидел, как чернеют, буреют талой землею, старой хвоею несколько кварталов леса: полградусалишнего тепларастопили снег и создали в тот уникальный осенний день демаскирующую картину. Точно: вот сюда, наэто самое место, и приходились те кварталыю

До дому было уже подать рукой; Никитаиздали выделил взглядом в массиве зданий, чернеющих наопушке, засветлыми корпусами больницы, пятиэтажный дом, знакомый с самого-самого детства, -- выделил, но не узнал, -- только когдаподошел почти вплотную, понял головою, раскалывающейся от странной, центральной боли: добрые две трети фасадарухнули, обнажив потрохаквартир. Начетвертом этаже, в нескольких метрах от ущербленного угла, зияли ячейки родительских комнат.

Рев, не нашедший в никитиной памяти аналога, -- может, когда-то, миллионы лет назад, так ревели издыхающие динозавры, -- заставил обернуться: наогненном стебле выросланад лесом ракетаи, мгновение помедлив, словно присев перед дальней дорогою, ушлав звездную черноту неба: не зря, стало быть, копошились надне провалалюди.

В каком-нибудь шаге от подъезданоги Никиты сноваподкосились, и он упал наобломки стены, исходя неукротимой, не приносящей облегчения, не снимающей тошноты рвотою. Минут пятнадцать -- или так ему показалось -- бился Никитав отвратительных, выматывающих спазмах, но, едваони отпустили, -- встал и хоть обессиленный, апродолжил путь. "Первыми симптомами сильного облучения являютсяю"